Лапин Изяслав Петрович (доктор медицинских наук, профессор, главный научный сотрудник СПб НИПНИ им. В.М. Бехтерева): Ну, что дорогие коллеги, во-первых, естественно здравствуйте и естественно спасибо за то, что вы сюда пришли. Потому что это не обязательно. Верно? Но вы сюда пришли, значит это, говоря по-ученому, ваша преференция. Значит, вы предпочли это чему-то другому. Правда? Ведь могло быть что-то другое, у каждого полно своих дел. Ну и просто иметь кофе-брейк. Сейчас кофе-брейк говорят во всех программках. Мы начнем, пожалуй, с кофе-брейка. Потому что это тот язык, на котором мы говорим, на котором пишем и который есть. Возьмите любую программку любой конференции, я беру последние три-пять без намека. Там будет написан список докладов и обязательно где-то в середине будет «кофе-брейк» через дефис, крупно. Я спросил у организаторов, а почему «брейк»? А может быть кофе без брейка, чтобы через трубочки ко всем кофе подводили? Другое дело, что брейк может быть без кофе. Но ведь вы уже пишете кофе, вы подразумеваете что брейк. Что говорят? – Традиция. Так же как и другое.
Вот мы сейчас попробуем вместе (это искренне) попробуем поискать как мы – врачи, медицинские психологи – можем сейчас, не когда-нибудь там при коммунизме, а сейчас уже помочь нашим пациентам. Не только пациентам, потому что психотропные препараты принимают не только пациенты, но и спортсмены, и летчики, студенты и кто хочешь. Помочь в том, чтобы повысить эффективность этой терапии. Ну, если попробуем, то тогда то, что сейчас я предлагаю, это будет пробный проект. Или поищем, что можно сделать, то есть поисковый проект. Поскольку у нас ведь живое общение, я сразу скажу, что это будет поисковый и пробный проект, но не «пилотный». Все сейчас говорят «пилотный проект». Ну, какой пилотный? Piloting – это пилот пролетел и посмотрел. Но зачем так буквально переносить это в русский язык? А мы общаемся на русском языке. Кто-то меня назвал: «Вы такой патриот русского языка» или еще что-то такое. Не знаю, патриот ли я русского языка, но я буду говорить о языке здесь и сейчас, потому что это то, на чем мы общаемся, верно? Это, казалось бы, очевидно. Мы общаемся на русском языке. Если это английский язык, «Okey. We’ll speak English». Мне приходилось иметь очень горячие дискуссии в самом центре мировой медицинской мысли – это, как известно, Национальные институты здоровья «NIH» (сокращенно от «National Institutes of Health») под Вашингтоном в Бетесде. Я там несколько лет работал. Там проводились семинары, и я тоже часто им говорил. Может, со стороны виднее. Они привыкли к такому шаблонному английскому. Я спросил: «Why it is «to make love»? What is that «to make love»? Where is love? » По-русски это – «заниматься любовью». Я не знаю, режет ли это русское ухо, английское ухо это очень режет. Я, чтобы не вдаваться во всякие лингвистические вопросы, спросил: «Вот там девушка и парень на скамейке. Скажите, пожалуйста, they are making love?» – «No, they are making sex, but not love. It’s different». Поэтому я не патриот русского языка или французского языка, но если мы говорим на каком-то языке, надо предотвратить недопонимание «misunderstanding» Я говорю так, а они говорят так. То же самое и здесь. Что такое «пилотный»? Давайте вспомним, что в русском языке каждое определенное слово поверяется глаголом, действием. Именно не проверяется, нет, а поверяется. Мы говорим, давай поищем, значит, будет поиск. Давайте попробуем – это значит пробный. А почему пилотный? Давайте полетаем или еще что-нибудь? Поэтому я постараюсь этого избегать.
Я хочу сказать, почему это очень важно, это, казалось бы, само собой разумеется, но тем не менее. Приходится много слушать. Я стараюсь бывать на лекциях: и Военно-медицинской академии, и в Педиатрической медицинской академии (сейчас все кругом академии, а раньше был институт), и в Первом медицинском, и у нас проходят, и в МАПО, конечно, в Медицинской академии последипломного образования. На этих лекциях я стараюсь учиться. Как сказал один мой коллега, очень большой такой ученый, даже не хочется его имя произносить, хотя секретов нет, такой всемирно известный академик. Сейчас, знаете, все академики, такой академии, другой академии. Нет, он настоящий академик и он очень мудрый, всемирно известный человек, очень искренне сказал: «Слава, а чему Вы можете научиться?» Ну, что ж пришлось ему сказать: «Мы учимся тому, как надо, но мы можем учиться тому, как не надо». И поэтому, когда я слушаю иногда, то думаю, что как угодно, но так, застрели меня, так я никогда не буду говорить и никогда не буду делать.
Вы знаете, коллеги мы же психологи, и это очень важно посмотреть, почему это происходит – Владимир Иванович Даль называл это «чужесловие». Я не буду ссылаться на чеховскую «Свадьбу». Вы, наверное, помните, там сценка есть такая, когда один спрашивает: «Чего вон там ваш гости как-то очень сложно выражаются?» А он: «Ну чего? Ясно чего – ученость свою показать хочут!» И тогда, когда вы это видите, вернемся к мотивации, это одна из мотиваций. Мотиваций употребления сложных слов в том числе. Вот эта «преференция». Почему «преференция»? В чем разница между преференцией и предпочтением, кто мне скажет? Я не знаю, но так принято говорить. «Пилотный» – почему «пилотный», а не пробный, не поисковый и так далее? Почему говорят «инициальная фаза», а почему не начальная фаза? В чем тут дело? Мы психологи. Какая здесь мотивация? Ведь какая-то же есть? Почему человек предпочитает это, никто же его не заставляет? Вот в этом зале кто будет говорить «преференция», пустим, а кто не будет говорить «преференция» – не пустим. Нет же такого? Значит, он сам выбирает, это свободный выбор. Почему он выбирает все эти сложные слова: и «инициальный» и «преференция» и все такое? Мне трудно сказать, я нигде этого не читал, но, как у нас в детском садике № 2 учили, «Надо думать своей головой». Если есть чем думать, конечно! Вот я стараюсь думать своей головой. А какие действительно могут быть мотивации? Я не знаю, я не читал. Мне кажется, коллеги, здесь, по крайней мере, две главные мотивации.
Одна мотивация – это чувство принадлежности – к группе, к когорте, к контингенту какому-то. Когда ты чувствуешь, что есть «мы», что я не один. Это и шумные болельщики, это и когда протестанты бьют католиков в Северной Ирландии. Почему они рядом, что особенного он имеет против протестантов, а тот – против католиков? Это дает огромное ощущение силы, я так думаю. Помните, Чехов говорил, что каждый урядник имеет свое понятие об искусстве. Так что я тоже «урядник», поэтому я тоже имею понятие об искусстве. Это дает чувство принадлежности, ты не один, мы вместе. А дальше возьмите любую толпу – все это с мотивацией, конечно, связано. Я думаю, я не знаю, я думаю, что это чувство принадлежности. Очень большие, хорошие книги написаны об этом чувстве принадлежности, оно называется «sense of belonging». Это чувство, что ты вместе с теми, кто тебе нравится, с теми, к кому ты хочешь принадлежать. Поэтому если кто-то ученость свою показать хочет, значит, этот человек хочет принадлежать к ученым.
А другое, как ни покажется странным, это чувство дистанцирования. Вот в английском языке… Я не знаю, почему в английском, почему не в турецком, не в санскрите? А потому что все сейчас англоязычное. Конечно, есть и другие слова, просто не приходит так на память сразу. Немецкое слово есть хорошее – Distanzierung – отдаление. Иногда это имеет болезненный характер, но часто находит применение и в обычной психологии здорового человека: дистанцирование себя от чего-то, к чему ты не хотел бы принадлежать. Там, sense of belonging - к кому ты хотел бы принадлежать, а здесь – к кому ты не хотел бы принадлежать. Конечно, не хочется, чтоб тебя принимали за простого, потому что ты говоришь «пробный». Образованный человек, высшее образование - надо говорить как? «Пилотный» проект, надо говорить «преференция». Когда человек использует эти слова, он дистанцируется от тех, к кому бы он не хотел принадлежать. Ну, как он понимает, к меньшим, слабым и так далее. Поэтому это тоже очень важно. И почему я это оговариваю? Потому что таких очень важных слов – «преференция» и тому подобное у меня не будет. Я могу их сказать. Я говорю на английском языке, на немецком, так что мне это не трудно. Но мы общаемся на русском языке. Поэтому, я думаю, это не нужно.
Мне это все про сложные слова не так просто в голову пришло. Это сейчас вокруг нас. Два дня тому назад, сегодня у нас 29-е, значит, 27-ого меня пригласили прочитать лекцию в Учебный центр. Сейчас все «Центр» и обязательно с большой буквы. Тоже можно задуматься, какая мотивация этого. Почему так важна мотивация? А очень просто. Три человека абсолютно одинаковых, одного пола, возраста, три мужчины одинаково быстро бегут к пожару. Если мы не знаем у них мотивации, мы ничего не поймем о них. Кто он? Один бежит – он мародер. Второй бежит – он зевака. А третий бежит – он помощник или пожарный. Все три одинаково выглядят. В самом действии, не зная мотивации, мы ничего не поймем. Хотя человек может ее не осознавать… К чему я это говорю? Это просто документ сегодняшнего дня. Позавчера, 27-го, из нашего Учебного центра попросили прочитать лекцию. Лекция для аспирантов, клинических ординаторов и интернов. Хорошо. Какая тема? Звонит любезно коллега из этого Учебного центра. Я ей называю. Звучит, как у вас сейчас: «Психологические помехи фармакотерапии». Никаких тут сложных слов нет, хотя можно написать «пАмехи», но все ясно, ничего такого нет. Каково же было мое удивление, когда пришла эта бумажка через неделю. Я специально ее захватил – это документ. Вот Андрей Дмитриевич Сахаров – я отдаю ему должное, это у нас совпало с ним тоже – он любую бумагу воспринимал как документ. Вот он вышел от какого-то заместителя генерального прокурора, который делал угрозы, сел на скамеечке, взял и записал. «Андрей Дмитриевич, для чего Вы эту бумажку.…?» – «Это не бумажка, это документ. Я записал, это документ времени, документ эпохи». Так что же здесь написано? [показывает объявление]
«Психологические механизмы, препятствующие фармакотерапии» Чуете? Механизмы! А что помехи? Помехи любой скажет. [смех в аудитории] Механизмы! Психологические механизмы! Я уже не говорю, что на одно слово больше. Я позвонил, не качать права, а просто, мне было интересно узнать: «А как это, почему это вот так?» Это же интересно просто. Что-то там говорил голос, я не помню что, что «поскольку передавали по телефону, так вышло». Но если по телефону, вместо помехи могли написать огрехи, или смехи, а написали механизмы и еще препятствующие [смех в аудитории]. Совершенно ясно, когда это попало человеку, который план утверждал, он подумал: «Ну, что это – помехи?» В любой деревне можно говорить «помехи», а тут «механизмы», а в деревне так уже не говорят».
