Егоркина Таисия Васильевна (кандидат психологических наук, ассистент кафедры клинической психологии РГПУ им. А.И. Герцена): Сегодня у нас на повестке дня доклад Леонида Рувимовича Кадиса «Клинико-психологические аспекты преступного поведения». Какой регламент мы примем? Сколько времени Вам потребуется, Леонид Рувимович, чтобы изложить суть?

Кадис Леонид Рувимович (аспирант кафедры клинической психологии РГПУ им. А.И. Герцена): Сколько позволите.

Т.В. Егоркина: Хорошо, тогда…

Трифонова Елена Александровна (кандидат психологических наук, доцент кафедры клинической психологии РГПУ им. А.И. Герцена): Тогда регламент не ограничен. Пожалуйста, Леонид Рувимович.

Л.Р.Кадис: Прежде всего, я рад, что у меня появилась возможность поделиться с вами некоторыми мыслями относительно предмета моего сегодняшнего сообщения. Вы уже поняли, что речь идет о психологии и психопатологии преступления, и, в первую очередь, различного рода тяжкого насилия. Какова задача, которую я ставлю перед собой сегодня?

Я бы хотел вкратце дать вам ответ на вопрос, сформулированный в заглавии знаменитой работы профессора Краснушкина двадцать шестого года «Что такое преступник». Я постараюсь в нескольких словах рассказать вам о механизмах преступления и о нормальных, а также патологических закономерностях, которые к нему приводят. Однако прежде я хотел дать вам некоторую правовую справку относительно того, что есть преступление, поскольку каждый наделяет это понятие собственным смыслом, в результате чего значение его размывается. Может кто-нибудь сейчас дать определение преступления, либо, по крайней мере, назвать его значимые признаки?

Из аудитории: Это общественно опасное деяние, действие или бездействие.

Л.Р. Кадис: Уже неплохо, но пока только два признака: общественная опасность и материальный характер. Есть и другие.

Из аудитории: Материальный характер обязателен?

Л.Р. Кадис: Под материальным характером я имею в виду знаменитое правило римского права, согласно которому за намерение лицо не карается, должно наличествовать деяние: либо действие, либо бездействие, т.е. поступок, так или иначе. Давайте я дам определение, какое есть в законодательстве. Преступление – это виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное действующим уголовным кодексом под угрозой наказания. Это важно для того, чтобы ограничивать преступление от иных общественноопасных деяний и, в первую очередь, от общественноопасных деяний, совершаемых лицами невменяемыми. Они преступлениями не являются, как бы это парадоксально для некоторых ни звучало. Давайте приведем пример случая такого рода. Скажем, некий мужчина продал квартиру и едет с крупной суммой денег к родственникам в поезде. Ночь он практически не спит в связи с тем, что боится за сохранность собственного имущества, а ехать ему трое суток. Еды он с собой не взял, но купил на вокзале бутылку водки. Перед наступлением вечера выпивает первую половину, вторую ночь не спит – выпивает вторую половину, и на третьи сутки ему вдруг начинает казаться, что люди в вагоне его каким-то образом обсуждают, сговариваются против него. Страх его усиливается, он забирается на верхнюю полку, прислушивается оттуда к разговорам попутчиков и вдруг слышит такое высказывание: один держит гвоздь и спрашивает, как думает его собеседник, «пройдет, или не пройдет». Тут же у мужчины рождается мысль, что его хотят убить. Он выхватывает пистолет, имевшийся у него, и стреляет в одного из разговаривавших.
Что это такое? Если рассматривать клинически, то мы здесь увидим картину так называемых реактивных состояний, точнее – реактивного параноида. Но дело не в этом. Можно ли назвать деяние этого человека преступлением? Очевидно, он будет признан невменяемым, и данное общественно опасное деяние преступлением не является.
Этот короткий экскурс нужен для того, чтобы вы умели правильно использовать правовую терминологию ввиду того, что многие психологи и врачи размывают подобного рода термины смыслами, которые они лично в них вкладывают, и таким образом представление об их истинном значении утрачивается.
Далее я перейду к основной теме моего сообщения и вкратце расскажу о тех психологический механизмах, которые мы наблюдаем в преступлении.
Первый механизм, о котором я бы хотел сказать, именуется кататимным. Название его происходит от греческого слова «ката», первое значение которого «вдоль», а второе, нужное нам – «в соответствии». Слово «тумос» в греческом языке означает «душа» или «настроение». От этих двух слов и рождается понятие «кататимия» и прилагательное от него кататимный, которое означает дословно «в соответствии с эмоциями, чувствами». Термин этот в его традиционном понимании введён в психиатрический обиход доктором Гансом Майером, швейцарским психиатром, который в 1912 году опубликовал работу в немецком журнале общей неврологии и психиатрии, посвященную паранойе. Майер показал, что галлюцинаторные переживания у параноиков отличаются от подобных у людей, скажем, с алкогольными психозами и так далее.
Суть в том, что при паранойе, как полагал Майер, галлюцинации вызываются действием комплексов. Сейчас это слово настолько выцвело за счёт повсеместного употребления, что психологу и психиатру приходится доискиваться до первоначального смысла с тем, чтобы понять, какое значение оно имело. Комплекс – это понятие, появившееся в клинике Бургхольцли, психиатрической лечебнице при Цюрихском университете, знаменитом месте и в учебном, и в собственно клиническом отношении, из которого вышли известные психиатры и психологи, такие как Карл Густав Юнг, Риклин, Роршах, Бинсвангер и многие другие, в том числе американский психиатр и психолог Абрахам Брилл, знаменитый своими переводами работ Фройда на английском. Я бы хотел дать вам определение, которое давалось понятию «комплекс» изначально. Его мы можем найти в русскоязычной литературе в знаменитых пяти лекциях Фройда о психоанализе, которые были переведены в 1911 году на русский язык. Заключалось оно в группе представлений, связанных единым аффектом. Доктор Брилл объяснял это понятие несколько проще: в «Лекциях по психоаналитической психиатрии» он говорил о комплексе как о подавленном эмоциональном опыте. Здесь мы должны связать разнородные психические функции и различного рода переживания в одну эмоциональную картину, которую мы называем комплексом. Это не разрозненный опыт – даже будучи подавленным, такой опыт не может дать комплекса. Брилл отмечал уже в лекциях сорок шестого года, что это слово употребляется совершенно неверно, поскольку используется его расширительное толкование. Он говорил, что вы можете встретить такие абсурдные высказывания, как "у него денежный комплекс", или "у него отцовский комплекс". Мы сегодня это наблюдаем в современной, в том числе отечественной психологической литературе.
Каково значение комплексов для уголовной психологии и психопатологии? Впервые внимание на них обратил в этой связи австро-американский психиатр доктор Фредерик Вертхам, который описал так называемый кататимный кризис. По существу, он не изменял понятие Майера о кататимии и понимал под ним, точно как и Майер, «воздействие аффективно окрашенных комплексов переживаний», – это цитата из Майера, – на переживания человека. Майер в той самой публикации двенадцатого года отмечал, что, как правило, содержание комплексов и содержание соответственно кататимного процесса заключается в желании, в амбивалентном устремлении, либо в опасении. Сейчас это переводится как «страх», но я хочу, чтобы вы знали, как звучало дословно. Вы знаете, что в переводах немецкие слова страх, опасение и тревога очень часто путаются. Майер пользовался понятием «опасение». Вертхам точно так же определял кататимию как процесс, связанный с аффективными комплексами, то есть с группами переживаний, заряженных единым аффектом. Но он несколько сузил это понятие, связав его с амбивалентным отношением к родителям, к, как сейчас принято говорить, «фигурам детского возраста» и т.д. Он углубил психоаналитически ориентированную трактовку этому понятию.
Суть в том, что мы не можем говорить в данном случае о кататимии как о собственно клиническом феномене. Скорее, это динамический процесс, который влияет на поведение человека. Например, мы можем обнаружить кататимию при, так называемых аффект-деликтах, то есть, преступлениях, совершенных в состоянии простого физиологического аффекта. Зачастую они связаны с прошлым травматическим опытом, который актуализируется тем или иным переживанием настоящего момента и реализуется в противоправных действиях.
В общем и целом, концепция кататимии развивалась Ревитчем и Шлезингером. Ныне покойный доктор Юджин Ревитч – выходец из Латвии, получил медицинское образование во Франции и уехал в Соединённые Штаты, где работал судебным психиатром. Он описал приступы ярости, которые требовали дифференциальной диагностики – отграничения от эквивалентов эпилептических припадков и заключались в отреагировании комплексов – так, по крайней мере, это понималось им изначально в шестидесятые-семидесятые годы. Сейчас это направление развивается его учеником – доктором Луисом Шлезингером, судебным психологом. Он значительно расширил понятие кататимии, распространив его на множество преступных деяний. Например, сегодня в Соединённых Штатах актуальна проблема так называемых, преследователей. Вы, должно быть, помните фильм с Кевином Костнером «Телохранитель», где темнокожая певица получала угрозы, запугивающие послания – это проблема, характерная для США. Для нас несколько удивительно, но в США публикуются целые руководства по расследованию таких дел и клинической оценке обвиняемых.
Суть в том, что комплексы влияют на все переживания людей в повседневной жизни, и с нашей стороны наивно было бы полагать, что они не оказывают воздействия на потенциального преступника. В огромной массе преступлений мы обнаруживаем немалое число таких, которые совершаются под действие оживающих переживаний и чувствований, и именно последние детерминируют преступный акт. Я думаю, что уместно упомянуть в связи с этим Кречмера, который стоял на сходной позиции. Я думаю, что не смогу лучше сказать, чем сделал это он в книге «Медицинская психология». К сожалению, я не захватил с собой оригинал, но думаю, вы помните, что в целом он пользовался сферической моделью сознания – в центре находится собственно сознание, а на периферии различного рода комплексы, которые выплывают оттуда и таким образом дезорганизуют сознательный процесс. Сам Кречмер говорил, что, может быть, термин «бессознательное» не слишком удачен, по крайней мере он уязвим для критики, и предлагал говорить о менее осознанных переживаниях и о более осознанных. Мы обнаруживаем кататимию не только при общественно опасных деяниях душевнобольных, где имеют место галлюцинаторные переживания, но и при преступлениях душевно здоровых. Шлезингер предлагал отграничивать кататимию от механизмов ненависти, зависти и прочих сильных аффектов. Я же считаю, что в целом и в таких сильных эмоциях и эмоциональных переживаниях, как ненависть и зависть, и в переживаниях параноидных больных мы обнаруживаем один и тот же механизм. Это механизм точечных аффектов, о которых Кречмер писал как о побочных энергетических центрах, дезорганизующих психическую деятельность, которые каким-то образом детерминирует поведение человека на протяжении, зачастую, всей его жизни. И стоит напомнить, что Блёйлер говорил о психопатах как о тимопатах, то есть, о лицах с преимущественным дефектом в области эмоциональности. Я думаю, что именно в связи с термином «тимопат» уместно также вспомнить о комплексах, и мы можем говорить о психопатиях и расстройствах личности именно как об ущербных состояниях, где личность, как писал Меграбян, терпит ущерб именно в этой точке, а благодаря сохранному сознанию поведение в общем и целом кажется нам упорядоченным. Я ещё скажу о других механизмах, и мы сможем сравнить, насколько упорядочено поведение при действии кататимии, и насколько оно дезорганизовано при других типах.
Вторым механизмом, который несколько противостоит кататимии, является голотимный. Слово происходит от греческого «холос», что означает «весь, целый», и соответственно мы можем говорить о голотимии как об общем расстройстве настроения, по крайней мере, так писал об этом Блёйлер. Он, например, говорит о меланхолических идеях самоуничижения. Это клинический феномен, но давайте посмотрим, каковы более, так сказать, нормальные проявления голотимии в повседневной жизни, и каким образом они влияют на преступление. Всем известны случаи расширенных самоубийств, когда лицо убивает, как правило, кого-то из членов своей семьи, после чего кончает жизнь самоубийством. В ряде случаев, посмертная психолого-психиатрическая экспертиза не может установить признаки душевного расстройства или какого-либо болезненного состояния психики, предшествовавшего моменту самоубийства. Вы должны помнить, что в части случаев такая экспертиза назначается. Именно в подобных ситуациях мы можем говорить об общем фоне настроения и об общих переживаниях, которые детерминировали все психические процессы за некоторое время до самоубийства и в период суицида. Это, например, невыраженные формы дистимии, которые мы не можем уложить в жесткие диагностические рамки, определяемые МКБ-10, а в Соединённых Штатах – DSM-IV. И тем не менее в ряде случаев такого рода депрессивный или маниакальный аффект способен тем или иным образом определить поведение лица. Конечно, данный механизм встречается в практике уголовного психолога и психиатра очень редко, и если мы не обладаем достаточной информацией для того, чтобы судить, какие механизмы превалируют в клинике, кататимные или голотимные, то, по крайней мере в области уголовной психологии следует отдать предпочтение первым. Они значительно чаще показывают психологическую понятность поведения индивида.
Третий тип, о котором я бы хотел сказать, как правило, не упоминается в литературе. Предпочитаю называть его дефектным или олигопсихическим. «Олиго», вы знаете, означает недостаток, малое количество. Какой механизм лежит в основе преступлений этой группы? Это знаменитый механизм диссолюции, который открыт и описан отцом английской неврологии доктором Джоном Джексоном. Его гений был продуктом соответствующей культуры, соответствующей эпохи. Джексон жил в девятнадцатом столетии, он умер в 1911 году, и соответственно большая часть трудов относится к семидесятым-девяностым годам девятнадцатого века. Это было время материалистического мировоззрения, эпоха величайших открытий в естествознании, в первую очередь, в биологии и химии. Незадолго до того вышли работы Чарльза Дарвина, и все врачи и психологи находились под влиянием позитивизма, позитивной философии. В основе позитивизма – изучение факта окружающей действительности, если речь идет о психиатрии – изучение органики, головного мозга. Период, когда творил Джексон, – это время развития тезиса Гризингера: все психические заболевания, все душевные болезни – это заболевания головного мозга. И конечно же Джексон не мог в своём творчестве исходить из чего-то принципиально иного. Поэтому и сама его концепция, сама идея диссолюции была сугубо позитивистской. Что же имелось в виду? – Процесс обратной эволюции, глубокой регрессии, при которой высшие психические механизмы и, как он понимал, высшие отделы головного мозга уступают место активному действию низших механизмов. Мы наблюдаем диссолюцию, в первую очередь, при различных заболеваниях головного мозга. При старческом слабоумие, например, известны половые эксцессы против несовершеннолетних и малолетних, именно подобными механизмами отпадения высших функций и доминированием низших мы можем объяснить подобные действия. Что касается сегодняшнего понимания диссолюции, то можно сказать, что его нет как такового: последние работы, которые использовали понятие диссолюции, в отечественной психопатологии относятся к шестидесятым-семидесятым годам. Например, уже упомянутый мною Меграбян писал: «При глубоком же, разлитом и быстром темпе поражения мозга индивидуальные особенности, свойственные данной личности смазываются и нивелируются, высшие психологические системные образования, особенно морально-этического характера, смываются. Наряду с нарастающим обеднением памяти и слабоумием, обнаруживаются примитивные импульсивные влечения либо благодушие и эйфория, вплоть до полного апатико-абулического состояния. Их поведение уже регулируется главным образом не высшими социально-этическими понятиями, а низшими примитивными влечениями». Вот доступная иллюстрация механизма диссолюции. – Конечно, в шестидесятые и равно в семидесятые годы, после знаменитой павловской сессии, всё вернулось на круги своя, и механизм диссолюции стал пониматься с точки зрения локализационизма, позитивистской точки зрения на психическую деятельность. Например, Случевский указывал, что при психозах с затяжным течением затормаживаются и страдают прежде всего онтогенетически более поздно возникшие функциональные системы, и уже вследствие этого, в связи с тем что низшие чувства ничем не заторможены, ничем не сдержаны, они начинают проявляться более ярко, чем в повседневной жизни душевно здоровых людей. Какие расстройства и состояния мы может отнести к результатам, последствиям действия диссолюции? В первую очередь, я думаю, что это умственная отсталость. Так, например, в психопатологии известны и детально описаны преступления лиц, страдающих олигофренией, в особенности половые эксцессы. Это связано конечно не только с выпадением высших функций, но и, в частности, как показывал профессор Антонян, с неспособностью, невозможностью устанавливать полноценные человеческие контакты, а также, скажем, с неприятным внешним обликом олигофренов и с их в ряде случаев нечистоплотностью, препятствующими, как писал Антонян, полноценному общению с лицами противоположенного пола. Зачастую, всё это подкрепляет механизмы выпадения в тех преступных тенденциях, которые реализуются олигофренами. Мы можем наблюдать при умственной отсталости, особенно при крайних её степенях, хотя очень часто и при дебильности, случаи выпадения так называемых высших эмоций, этических и эстетических, когда доминируют примитивные влечения и импульсы.
Конечно же умственная отсталость – это один из примеров, другие, как я уже упомянул – это деменции, различного рода случаи приобретенного слабоумия, затяжные психотические состояния, наконец, старческое слабоумие. Вы можете найти огромную массу примеров в соответствующей литературе. Возьмите руководство по судебной психопатологии, будь то «Судебная психопатология» фон Крафт-Эбинга 1895 года или новейшие книги отечественных психиатров, например, под редакцией Дмитриевой – не суть важно, вы найдете одни и те же примеры. На протяжении столетий ситуация, связанная с действием описанных механизмов – механизмов диссолюции, выпадения высших функция – не меняется.
Я склонен относить к продуктам деятельности тех же механизмов группу так называемых морально-дефективных или, как их раньше называли, нравственно помешанных, представляющих собой в одних случаях генуинную, в других же – благоприобретённую недостаточность высших морально-этических эмоций. Как правило, и это известно из многочисленных работ ещё девятнадцатого столетия, интеллект при данном заболевании сохранен, и мы видим глубокий изъян лишь в области моральных суждений, этических представлений и так далее. Сейчас вы можете обнаружить в МКБ-10 категорию диссоциального расстройства личности, а в DSM-IV-TR – антисоциального расстройства личности. В шестидесятые годы американцами вводилось понятие социопатической реакции, или социопатии. Всё это, с точки зрения терминологии, близкие, сходные и смежные понятия, которые берут своё начало именно в учении о нравственном помешательстве.
Впервые оно было обозначено в труде немецкого психиатра Громанна 1819 года, где он упомянул о так называемой моральной инсании – врожденном дефекте этических чувств, при котором человек совершенно не разумеет границы между добром и злом, и соответственно, данные представления, чувствования не имеют для него никакого определяющего, руководящего значения в поведении. Эти люди могут лгать, грабить, убивать, насиловать, и при этом не испытывают ни малейших сожалений по поводу содеянного, раскаяние им совершенно недоступно, и никаких мук совести они не испытывают.
В 1835 году вышла работа британского психиатра Причарда, которая называлась «Трактат о безумии». В нём он впервые употребил термин нравственное помешательство (moral insanity), однако смысл, который вкладывал в это понятие, был совершенно другим: он использовал данный термин для противопоставления расстройств с преимущественным дефектом в области интеллекта и расстройств с односторонним поражением эмоциональной сферы. То есть он вернулся к представлениям Эскироля, выдающегося французского психиатра, о мономаниях, об однопредметных видах помешательства. Может быть, кто-то знает, Эскироль ввёл три типа мономании в психиатрический лексикон – интеллектуальную, аффективную и инстинктивную. И Причард использовал термин «моральное помешательство» именно для отграничения поражений интеллекта от поражений эмоциональности. Тем не менее, до сих пор бытует мнение, особенно в западной литературе, что именно Причард является основателем этого учения, что, как вы уже могли убедиться, неверно: уже девятнадцатом году Громанн описал изолированный дефект в области высших эмоций.
Следующим этапом в развитии теории нравственного помешательства стали работы Бенедикта Мореля, французского психиатра, создавшего учение о вырождении. Он указал, опираясь в первую очередь на учение Дарвина, что ряд индивидов обнаруживает признаки глубокой филогенетической регрессии к поведению и собственно органическому устройству древнего человека. Морель описал группу дегенеративных психозов, в том числе такие их формы, которые соответствовали моральной инсании Громанна. С тех пор преимущественно до начала двадцатого столетия доминировало представление о нравственном помешательстве именно как о продукте дегенерации, о продукте «органического вырождения», как писал у нас Дриль – то есть, как о результате накопления неблагоприятных наследственных факторов, в первую очередь, алкоголизма родителей, сифилитических заболеваний и различного рода душевных расстройств, которые в конечном счете приводят человека к психофизическому оскудению, к изменению его физиологических и анатомических структур в такой степени, что он представляет известное уклонение от антропологического типа человека.
Вам должно быть известно имя Цезаря Ломброзо, крупнейшего итальянского психиатра, тюремного врача и криминолога, с именем которого преимущественно связывают учение о вырождении. Это происходит, конечно же, от незнания, ведь, как я уже говорил, Морель и в целом французская школа – Маньян, Легрен и другие, начиная с середины девятнадцатого века описывали данное расстройство. Ломброзо увязал понятие нравственного помешательства и вырождения и показал, что среди преступников мы наблюдаем до сорока процентов таких психофизически оскуделых индивидов – «дегенерантов», как писали тогда.
С приходом в России советской власти учению о вырождении не осталось места, ввиду того, что оно, как казалось отечественным деятелям науки, игнорирует социальный аспект, чего в действительности не было. – Если вы внимательно посмотрите работы Ломброзо, внимательно ознакомитесь с отечественными трудами Тарновской и Дриля, вы поймёте, что они уделяли большое внимание социальной этиологии преступления. И, в конце концов, алкоголизм есть явление не только биологическое, но и социальное. Как бы то ни было, но в связи с тем, что по необходимости концепция нравственного помешательства начала претерпевать изменения, последние упоминания об учении мы встречаем в работах начала двадцатых годов. Однако уже тогда началась тотальная чистка отечественной психиатрии, очищение её от терминов, как писала Крупская, «буржуазных спецов» (смех в аудитории). Именно так.
Тем не менее, у нас некоторое время существовало учение о моральных дефектах, примерно до тридцатых годов. Собственно говоря, эта концепция являла собой несколько модифицированное представление о нравственном помешательстве. От неё практически полностью отпала часть, касающаяся органического вырождения, и большинство психиатров, например, профессор Грибоедов, писали о нравственных дефектах как о явлении полиэтиологическом. Как о феномене, обусловленном различными факторами, которые в одних случаях начинают действовать после рождения, а в других, как и считалось прежде, действуют уже на плод будущего преступника или ещё раньше. В общем-то, в современной отечественной литературе вы не найдёте ничего о данной душевной болезни, и даже понятие диссоциального расстройства личности, которое введено в МКБ-10, используется психиатрами и медицинскими психологами крайне неохотно. С чем это связанно, сказать не слишком тяжело – и с большим риском диагностической ошибки, и со сложностью отмежевания форм привычной преступности от формы, собственно говоря, расстройства личности, как оно видится теперь, поскольку критерии, которые вы можете найти в МКБ-10, носят сугубо социологический характер; я бы сказал, они не клинические. Например, неуважение к чувствам других, неумение извлекать опыт из ошибок – как верифицировать эти явления клиническим путём? Каким образом мы можем определить, где мы имеем дело с обычным преступником, и где, как писали раньше, – с нравственно помешенным? Эта проблема насчитывает уже 150 лет, а решения до сих пор по существу не видно. Надо сказать, что и на Западе далеко не все принимают учение о социопатии в современном виде, так сказать, с распростёртыми объятиями, не всех оно удовлетворяет. Я встречал работу, в которой два американских исследователя, психиатр и психолог, дают несколько примеров, в которых первоначальный диагноз звучал как социопатия, однако позднее в одном случае была установлена шизофрения, манифестировавшаяся психопатоподобным состоянием, в другом – психомоторная эпилепсия. В общем-то, такие сложности имеются и сегодня.
Однако, как я полагаю, в основе рассмотренного явления лежит всё тот же механизм диссолюции, о котором я говорил чуть ранее. На мой взгляд, следует отойти от сугубо позитивистского понимания диссолюции как процесса, связанного с выпадением деятельности тех или иных зон головного мозга. В связи с этим я хотел бы вспомнить работы замечательного австро-американского психиатра, психоаналитика и нейроморфолога, очень разностороннего человека – Пауля Шильдера. Доктор Пауль Фердинанд Шильдер был одним из сторонников соединения психоанализа и понимания поведения и психических актов как продуктов деятельности головного мозга. В первую очередь это было связано с его выдающимися успехами в области нейроморфологии: в любом руководстве по неврологии вы можете найти упоминание о так называемой болезни Шильдера – прогрессирующем заболевании головного мозга, сходном с рассеянным склерозом и другими так называемыми медленными инфекциями головного мозга. При столь больших достижениях в области позитивной науки, он был ещё и выдающимся психоаналитиком. Его заслуга состоит, в частности, в том, что он выявил так называемый механизм двойного пути, который заключается в том, что тот или иной симптом может быть как продуктом органики, так зачастую и функциональным. То есть далеко не всегда мы можем говорить об определенном симптоме как о результате действия исключительно органической силы, или силы лишь психической. В большой степени на такое понимание ряда психических расстройств оказала эпидемия летаргического энцефалита, как его тогда называли, которая настигла Европу в период Первой Мировой Войны и чуть позднее. Именно тогда появились замечательные работы Шильдера, которые касались нейродинамики при такого рода патологических процессах. Эпидемический энцефалит был первым заболеванием, которое дало нам понимание тех самых явлений нравственного помешательства, нравственной идиотии, обусловленных сугубо органически. В эти годы появились работы немецких психиатров, одними из первых столкнувшихся с массовой заболеваемостью энцефалитом в так называемой анетической форме; мы могли бы говорить о психопатоподобной форме с точки зрения современной терминологии. Дело в том, что к 1919-20 годам прошло уже несколько лет с момента начала эпидемии, и психиатры и врачебные психологи могли в большом количестве наблюдать детей, перенесших энцефалит и переменившихся в своем поведении после инфекционного заболевания. Они описывали жуткую форму психических изменений, когда ребенок, до того бывший ангелом, становился лживым, эротичным, как тогда писали, то есть сексуально расторможенным, совершал многочисленные правонарушения, когда мелкие, а когда и крупные деликты вплоть до убийств либо изнасилований своих одногодок. Причём это были дети совершенно разных возрастов: семи-, восьми-, десятилетние и подростки, конечно же. Эта форма получила название в Германии анетической; используя этот же термин, её рассматривали и некоторые отечественные психиатры, например, вы можете найти данное понятие в работах профессора Гуревича и профессора Серейского. Суть в том, что мы можем видеть в данном случае, как органический дефект видоизменяет поведение и высшие эмоции и приводит к многочисленным преступлениям и деликтам. Соответственно, мы можем говорить, что одна и та же симптоматика в виде выпадения функций, в первую очередь, выпадения высших психических функций, наблюдается и при различного рода органических заболеваниях, и при некоторого рода явлениях психогенного характера. В общем-то, именно об этом говорил Шильдер, описывая так называемый механизм двойного пути. И мы знаем, что при ряде неврозов имеется определенная органическая готовность, как она называлась Адлером – слабость органа. Так и здесь: психогенное всегда находится рядом с органическим, и мы не можем их развести.
Собственно говоря, я думаю, что я вкратце описал некоторые механизмы. И таким образом, я думаю, что можно во многих случаях говорить о том, что доминирующий механизм того или иного преступления является именно одним из трёх, о которых я рассказал сегодня – кататимным, голотимным или дефектным, основанным на явлении диссолюции или выпадения. По крайней мере, большая часть преступлений может быть рассмотрена с точки зрения этих психических форм реагирования и душевной деятельности вообще. Я думаю, что на сегодня моего монолога достаточно, и лучше перейти к обсуждению: вы сможете что-либо уточнить, а я смогу что-то конкретизировать.

Читать окончание стенограммы...