Пятница, 29.03.2024, 18:05 | Приветствую Вас Гость | Регистрация | Вход

Семинар с Л.Ю. Аркус Часть 1.

Алёхин Анатолий Николаевич (доктор медицинских наук, профессор, заведующий кафедрой клинической психологии РГПУ им. А.И. Герцена): Сегодняшний наш семинар посвящен обсуждению известного документального фильма Любови Аркус «Антон тут рядом». После просмотра у нас будет возможность побеседовать о вопросах, затронутых в фильме, с автором, а также с известным российским философом Александром Секацким.

 

[просмотр фильма]

 

Белан Екатерина Евгеньевна (кандидат психологических наук, доцент кафедры клинической психологии РГПУ им. А.И. Герцена) Пожалуйста, кто хотел бы высказаться? У кого есть вопросы?

 

Векилова Севиль Афрасябовна (кандидат психологических наук, доцент, доцент кафедры психологии человека РГПУ им. А.И. Герцена): Я по приглашению Кати (Екатерины Евгеньевны Белан) здесь оказалась. Конечно, полна чувств, переживаний. Я никогда раньше не смотрела таких фильмов. У меня родилось впечатление сиротства такого, совершенно неизбывного, не проходящего. Абсолютная случайность хэппи-энда в этом фильме. Какой был замысел этого фильма? У меня ощущение случайности благополучия. Спасибо большое.

 

Аркус Любовь Юрьевна (киновед, главный редактор кинематографического журнала «Сеанс», сооснователь Фонда «Выход»): Там хэппи-энда нет. Его нет. Там есть катарсис. Катарсис – это не хэппи-энд. Я даже растерялась. Я первый раз услышала про хэппи-энд. Какой хэппи-энд? Антон живет с папой и с Ниной. Папа - человек немолодой и не очень здоровый. Нина – тоже человек немолодой. Я живу на пороховой бочке. Я, так сказать, бросила свою профессию, которой занималась 25 лет. И в общем на 99% из-за Антона занимаюсь 24 часа в сутки вопросами бюджета, финансирования, специалистов, переподготовки специалистов, законопроектами, помещениями, 300 квадратных метров, звукоизоляция для сенсорной комнаты, ABA-терапия, психотерапия в русле психодинамической концепции, эрготерапия, физиотерапия и т.д. и т.п. Вот круг примерный вопросов, в котором я живу 24 часа в сутки. Все это исключительно потому, что жизнь моя перевернута и я хочу умереть спокойно. Я умру спокойно, если я буду знать, что Антон, в первую очередь, что он будет жить в городе, и что потом он будет жить в деревне, если что-то случится с отцом или со мной. Какой же это хэппи-энд? Это борьба человека… не знаю даже, с чем. Это борьба Антона, борьба моя, теперь это борьба папы. Жизнь продолжается, и люди терпят. Понимаете? В чем же здесь хэппи-энд? Вы что увидели в финале счастливого мальчика?

 

Векилова Севиль Афрасябовна: У меня возникло ощущение временного благополучия. Поэтому я это сказала.

 

Л.Ю. Аркус: А скажите, пожалуйста. Вот мы все здесь сейчас находимся. Вот вы понимаете, что мы с вами здесь находимся в ситуации временного благополучия? Через какое-то время мы заболеем, и нас не станет.

 

С.А. Векилова: Это понятно.

 

Л.Ю. Аркус: Нет – это непонятно. Это становится понятно, когда ты очень близко соприкасаешься с истинными, настоящими коллизиями, жизненными, такими серьезными, и не отворачиваешься от них. Потому что мы все отворачиваемся. И я первая. Потому что человек так устроен, он не может жить по-другому. Весь человек состоит из бесконечных адаптивных навыков, из бесконечных пристроек в трагичности бытия. Если у него не будет этих пристроек, то он станет аутистом, клиническим аутистом. Собственно аутизм и есть отсутствие этих адаптивных навыков. Вот. Мы все находимся во временном благополучии, и Антон находится во временном благополучии. Дальше вы задаете мне такой вопрос. Как будто я написала сценарий этого фильма. Но это документальный фильм. Понимаете? Я не придумала этот финал. Он случился в жизни. Мне, правда, кажется… в свое оправдание хочу сказать, что….что все начинается с сочинения, которое Антон когда-то написал. Это не инсценировка, он действительно, почти под финал съемок подтвердил, что он его написал. Он написал: «Люди терпят». Таким образом, стало понятно, что он действительно автор этого сочинения. И он действительно научился терпеть. Действительно научился. И в этом и есть сюжет фильма, но он не радостный. Потому что, я говорю о том, что в нем стало больше спокойствия и меньше света. Я не вижу здесь хэппи-энда.

 

Участник семинара: Можно вопрос?

 

Л.Ю. Аркус: Да.

 

Участник семинара: Разве вы не видите радости в том, что он все-таки нашел вас? Его показали по телевизору и создали условия для того, чтобы он смог хотя бы определиться.

 

Л.Ю. Аркус: Это другой вопрос.

 

Участник семинара: Счастливый финал. Это перспектива какая-то.

 

Л.Ю. Аркус: Это другой вопрос совершенно, понимаете. Хэппи-энд – это абсолютно определенная вещь. Называется – счастливый финал. В этой истории нет финала и быть не может. Ни счастливого, ни несчастливого. И это не счастливый финал даже на тот момент, когда мы оставляем героя. Что значит – он нашел меня? Я же не живу с ним. Он приезжает ко мне каждый месяц. Он знает, что я есть. Я приезжаю к нему. Мы каждый день практически решаем какие-то проблемы, связанные с ним. И он это знает. Он знает, что я есть. Это конечно хорошо. Это гораздо лучше, чем если бы меня не было. Но это не счастливый финал. Я не могу сделать так, чтобы он был приспособлен к этой жизни. Никак. Даже если я переверну весь этот мир, у меня это не получится. И я все равно буду знать, что если со мной что-то случится…и он останется….если с папой что-то случится… Нет, произошло много радостного. Например, папа, который поначалу, в общем, был очень насторожен, смог найти контакт с Антоном: отчасти логикой, отчасти хитростью, но хорошей хитростью, отчасти всякими ну…материальными вещами. Это было все деликатно. Все было постепенно, все не случилось в один день. Но папа как бы боялся Антона и не знал, как с ним быть. И это плаванье, в которое он пускался, это было для него очень тяжелое мероприятие. И я могу с ответственностью сказать сейчас, что самое лучшее и самое счастливое, что произошло с Антоном, – это то, что у них с папой за эти два года, пока они живут вместе (уже два с половиной года)... у них, вот сейчас уже настоящая любовь. И папа уже обижается на Нину, что Нина не целует Антона, когда Антон хочет с ней целоваться, и говорит: «Ну, потому что он не родной. Ну что, жалко что ли ребенка поцеловать? Потому что не родной?» Я говорю: «Володя, побойтесь Бога. Что вы с ума сошли что ли? Ну? Ну, сколько всего она делает?» Но он обижается на Нину. И для меня это главное свидетельство того, что все, любовь произошла. Был долг, было понимание того, что по-другому невозможно. Раньше он ссылался на то, что условий нет. Вот вам, пожалуйста, условия. Вот вам дом. Вот вам земля, вот вам хозяйство, вот вам все. А вот Антон. Ну вы посмотрите, вы попробуйте. А если не получится? Ну хорошо, давайте на выходные сначала. А потом постепенно, постепенно, постепенно, постепенно, постепенно. А сейчас они просто не разлей вода. Вот это вам действительно огромное счастье. Но это не финал. У папы высокое давление, в общем, он не молодой человек.

 

Участник семинара: Извините, а можно вопрос. Я детский клинический психолог.

Скажите, пожалуйста, когда ребенок, когда Антон попал к папе, папу обучали, как общаться? Как папа вообще интегрирован в это все?

 

Л.Ю. Аркус: Вы знаете, папа….как вам сказать… Он вообще во всем этом иначе себя проявляет, чем Нина, не только потому что Нина, хоть и действительно человек ответственный, но не любитель целоваться… Я привезла ей даже не специалистов, потому что специалистов просто негде взять, я привезла ей своего друга – Виктора Ермолаева, у которого тоже такой сын – Ваня. И Виктор провел с ними такой вот серьезный инструктаж. Ну, по-родительски. Я даже это сняла, потому что это было круто. И Нина все очень запомнила, Нина все записывала. Она запомнила, например, что конечно самой легче мыть посуду, но лучше, все-таки, с Антоном вместе мыть посуду, чтобы он не болтался без дела. Ну и конечно, легче спокойно дать ему поспать, чем будить его и строить ему распорядок. Но все-таки, надо его разбудить, заставить его застелить постель и идти по распорядку. Потому что, условно говоря, это не для того, чтобы чего-то добиться, а это терапевтическая история с распорядком, которая его успокаивает и создает некое пространство. Он передвигается от действия к действию. Ну вы понимаете, о чем я говорю. Вот Нина это соблюдает, а папа нет. Папа мельком видел всех специалистов. И он вот, как бы… ну лень папе, короче. И у папы такое классическое: «Да пусть ребенок поспит, да что я сам не помою». – «Володя, но вам же говорили». – «А да, Люб. Точно. Мы же говорили». Но, с другой стороны, я вам скажу, мыть потом за ним пол или посуду…. Вот такая вот история.

С другой стороны, есть такие вещи, которые папа запоминает. Например, он говорит мне, что очень трудно с Антоном по городу ходить - нервничает. И я смотрю, удивляюсь, потому что, вообще-то, с Антоном нормально ходить по городу. Я смотрю, провожаю до метро и смотрю из окна машины на Чкаловской, как они переходят Большую Зеленина и идут к метро. И вижу, что папа идет впереди, а Антон за ним. Я звоню папе и говорю: «Володя, что вы делаете? Он же нервничает из-за этого, потому что с ним надо идти рядом, чтобы он чувствовал вашу руку... потому что ему кажется, что вы от него убегаете. Ну вообще, ему нужно чувствовать плечо, локоть. Вот тактильно нужно чувствовать, что вы рядом». Папа перезванивает мне через неделю и говорит: «Люб, вот вы знаете – совсем другое дело». И теперь я вижу, специально наблюдаю, как они ходят. Папа держит его под руку, и теперь они только так ходят по городу. То есть как бы что-то он понимает, а что-то нет. И скорее всего он понимает что-то, что ложится на его стереотипы. Потому что то, что ребенку нужно тепло, это ложится ему в голову, потому что это ему близко, понятно. Ребенку нужно тепло, ребенку одиноко, ребенок пугается – вдруг я уйду. Да ты не пугайся, я тут. А то, что пусть ребенок поспит, – это тоже стереотип, который у него как работал, так и работает. И ему кажется, что это все дребеденьки специалистов каких-то, которые ….

 

Участник семинара: А сейчас он какую-то психиатрическую помощь получает?

 

Л.Ю. Аркус: К сожалению, да. Но она, так скажем, в десяток раз меньше, чем это было. Потому что, когда мы его окончательно выкрали из этого заведения, у него была такая доза, что, если бы он еще полгодика на ней посидел, то сейчас его просто бы не было. Но проблема в том, что у нас сейчас нет таких психиатров, которые могли бы, условно говоря, иметь подход, как снимать с этих таблеток совсем. Вот нет. И у нас есть прекрасный доктор … мы попали к нему три года назад, вот он за три года снизил дозы до минимума, но этот минимум Антон получает. И Леонид Яковлевович боится, совсем боится снимать.

 

Участник семинара: А психотерапию?

 

Л.Ю. Аркус: Нет, потому что Антон живет в Малой Вишере. Он не получает психотерапию. Нет. Значит, здесь был такой выбор. И он сейчас есть, и он такой: либо Антон живет с отцом в деревне, либо Антон живет с тьютерами в городе. Если честно вам сказать, то я выбираю отца в деревне. Потому что Антон очень спокоен. Вы можете все посмотреть на сайте tvkultura.ru: съемки, последние съемки – февральские, с Антоном, где просто видно, что ребенок лучезарный и излучающий безмятежную радость. Вот. Хотя тот прогресс, которого мы добились, он, конечно, ушел. Тот рывок, который Антон сделал. Я имею в виду, когда мне казалось, что он сейчас напишет роман. Потому что у него речь, ну просто невероятно расширилась. Невероятно просто. Ну вы понимаете, он не говорил, когда мы встретились. Сначала он заговорил вот этими своими стереотипными фразами, потом он перестал бояться людей, потом он сам стал знакомиться с людьми. Сейчас он запросто может подойти в Секацкому. Если Секацкий ему нравится, то он сделает вот так и походит вокруг него. А если Секацкий ему не нравится, то он просто уйдет и закроет дверь. Секацкий войдет в эту комнату, где Антон. Антон выйдет из этой комнаты и уйдет. То есть никакой агрессии он не проявляет: он просто показывает – я принимаю тебя или я не принимаю тебя. Но тот прогресс, который был в фильме, который вы видите, когда он страшно похудел, когда вот эти глаза, невероятные совершенно и невероятная речь. Этот прогресс – он вот тогда ушел. Но он ушел тогда, после этого интерната. Он так и не вернулся.

 

Участник семинара: Вы не боитесь, что симбиотические отношения будут восстанавливаться, как (вот.. имя не помню, кажется, Альберт)? То же самое, практически, что с папой.

 

Л.Ю. Аркус: Давид.

 

Участник семинара: Да, извините, Давид.

 

Л.Ю. Аркус: Понимаете, Антон не способен на другие отношения. Что значит: «Я боюсь»? Я боюсь, конечно. Ну и что дальше? Что делать?

 

Участник семинара: Может быть, как-то приучать его не только жить с отцом, но и получать какую-то психотерапевтическую помощь? Может быть, как-то стоит ему… чтобы он выезжал?

 

Л.Ю. Аркус: Антон выезжает. Я ещё раз говорю: он выезжает. Минимум – раз в месяц. Чаще всего – два раза в месяц. Он выезжает, и у него большая программа, когда он выезжает. Она тоже абсолютно стереотипная. Я боюсь её менять. Вот вы говорите все это, и я понимаю ваши вопросы. Вы поймите тоже меня. Да, я больше всего на свете боюсь, что Антон сорвется. Если Антон сорвется, то я не знаю реакцию Нины. Она ещё не знает, как Антон срывается. Поэтому моя главная задача - чтобы Антон не сорвался. Понимаете? Поэтому я вот эту стереотипию не трогаю. Он приезжает, мы встречаем его всегда только у метро «Горьковская», он садится в красную машину, мы едем к Леониду Яковлевичу, потом мы идем в пиццерию и кушаем зеленые макароны. Потом идем в редакцию «Сеанса», он пьет чай с Васей. Потом он сидит у меня в кабинете и рисует, потом мы едем домой, и дома тоже своя программа. И потом он уезжает в Малую Вишеру. И «Сеанс», и все, кто у меня дома, все мои друзья, которых он всех любит, знает… Все это, в этот момент он должен всех увидеть, всех потрогать, со всеми пообщаться и уехать. Это уже его порядок жизни.

 

Участник семинара: То есть, я так понимаю, вы сейчас добиваетесь такого периода… временного приюта…

 

Л.Ю. Аркус: Как вас зовут?

 

Участник семинара: Евгения.

 

Л.Ю. Аркус: Дорогая Евгения. Я понимаю, что то, что я сейчас скажу, вы плохо поймете, и я даже рада, что вы плохо меня сейчас поймете. Но вообще-то вам надо это понимать, раз вы психологи. Вы поймите, пожалуйста, что значит, я добиваюсь временного приюта? Какого временного приюта? Это его жизнь, это процесс его жизни. Поверьте мне, что мы все, без исключения, находимся в таком же процессе. Все, что с нами происходит, – это наш временный приют.

Понимаете, я сейчас создаю фонд, и наших первых три проекта – это, честно совершенно, проекты по обучению специалистов, причем по лучшим методикам, с лучшими специалистами из Америки, из Израиля, из Германии, Швеции… Я переписываюсь, я их оплачу, всех привезу. Я все это сделаю. Но я глубоко убеждена в том, и никто меня не собьет с моей мысли… никто и никогда: что единственное, что им нужно, это любовь и уважение. То есть не единственное, но первое, что им нужно, – это любовь и уважение. Причем, первое и второе. Первого мало, любви мало. Нужно уважение. И в том числе, уважение в том, какие они. Потому что никто не сказал, что мы лучше. И никто не сказал, что мы нормальнее. Мы этого не знаем. А самое главное, что я думаю, что нужно помогать им адаптироваться просто для того, чтобы они могли здесь выживать. С Антоном поздно. Мы встретили его, когда ему было 19 лет. Это просто поздно. А с маленькими детками все нужно делать. Нужно помогать, чтобы они выживали, чтобы они могли просто жить. Да? Но они никогда не перестанут быть аутистами. Да и не надо. Правда. Извините меня, это для меня ключевая вещь, я сейчас к ней вернусь. Антон был легче. Антон был вербальным, а Тёма был невербальным. Он не говорил до 5 лет. Тёма сейчас, сегодня – аспирант физфака, причем на физфак его взяли по результатам олимпиад. А его маме говорили, что он не обучаем, его не брали в детский сад. Тёма знает прекрасно английский язык, занимается плаванием, фитнесом, велосипедными прогулками на дальние маршруты, в частности, он на Онегу ездит на велосипеде. Он сам простраивает свои маршруты и заказывает себе номера в гостинице. Он фотографирует, причем блестяще. Но я вам скажу самое главное: он работает репетитором с аутистами, и он водит с ними прогулки. Все это снято, посмотрите в Интернете. Вот Александр Куприянович принимал участие, потому что я попросила поговорить их о смысле жизни и о философии. Фильм называется так: «Разговор философа с аутистом». Найдите 10 отличий. Все просто ржут, потому что, правда, невозможно понять, кто из них аутист. Они разговаривают, во-первых, совершенно на равных. При этом в конце фильма, когда все уже влюбились в Тёму, поняли, что Тёма прекрасен, что он идеал и совершенство. Все уже приготовились трезвонить и спрашивать: «Кто вылечил Тёму от аутизма?» Оказывается, можно вылечить. Я показываю, что Тёма – аутист. Он говорит: «Я не люблю Антона, потому что он рвет одежду». Я говорю, что он рвет одежду потому, что он нервничает. Тёма говорит: «Но я тоже нервничаю, но я не рву одежду». Я говорю: «По тебе не видно, что ты когда-нибудь нервничаешь». И вдруг у Тёмы меняется лицо, у него начинают дрожать руки, и он говорит: «Я нервничаю, когда я опаздываю». У него наполняются глаза слезами, и он говорит: «Я никуда никогда не хожу с родителями, потому что они всегда опаздывают. Я из-за них всегда опаздываю». И вот в этот момент ты понимаешь, что этот мальчик живет самой полной жизнью, которую можно только представить, в отличие от подавляющего большинства своих сверстников… в которой есть наука, спорт, искусство, помощь другим, а я еще не говорю о том, что он ухаживает за своим младшим братом, забирает его со спорта, разогревает ему еду, делает с ним уроки. Где вы найдете такого 25-летнего парня? При этом он красавец двухметровый. Он - аутист, но это не мешает ему жить. То есть я хочу сказать, что идея о том, что их надо менять… Во-первых, их изменить невозможно, а во-вторых, дело даже не в том. Я просто призывала бы специалистов, которые будут с нами работать, к тому, чтобы они понимали, что это другие люди, мы про них совершенно ничего не знаем.


Читать дальше >>>