Научно-методический семинар. 22 февраля 2011 г. Часть 1.

СТЕНОГРАММА НАУЧНО-МЕТОДИЧЕСКОГО СЕМИНАРА
КАФЕДРЫ КЛИНИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ РГПУ им. А.И. ГЕРЦЕНА
22 февраля 2011 г.
Доклад доктора медицинских наук, профессора
П.Г. Сметанникова на тему:
«Клиническое содержание понятия невроз
и естественно-научные основы его патогенеза»

Алёхин Анатолий Николаевич (доктор медицинских наук, профессор, заведующий кафедрой клинической психологии РГПУ им. А. И. Герцена): Я очень рад, что встреча наша состоялась, несмотря на все трудности разного характера. Петр Гаврилович их мужественно преодолел, чтобы навестить нас. Мне бы очень хотелось, чтобы Петр Гаврилович выступил здесь, перед нашей аудиторией психологического факультета.

Сметанников Петр Гаврилович (доктор медицинских наук, профессор, профессор кафедры психиатрии СПб МАПО): Для меня большая честь выступать перед вами, уважаемые коллеги, в сотрудничестве с таким большим ученым, как профессор Алёхин Анатолий Николаевич. Кстати, у меня для него есть подарок.

А.Н. Алёхин: Пока Петр Гаврилович готовится, я скажу, почему я хотел-таки, чтобы Петр Гаврилович выступил перед нами. Потому что…

П.Г. Сметанников: Анатолий Николаевич, простите, что перебиваю, вот мое последнее издание… [вручает руководство «Психиатрия»]

А.Н. Алёхин: Это уже какое издание?

П.Г. Сметанников: Это шестое издание.

А.Н. Алёхин: Шестое издание… Присаживайтесь, пожалуйста, Пётр Гаврилович.

П.Г. Сметанников: Извините, прочитайте всем мои Вам пожелания.

А.Н. Алёхин: Можно, да?

П.Г. Сметанников: Нужно.

А.Н. Алёхин [зачитывает]: «Дорогому профессору Алёхину Анатолию Николаевичу с глубоким уважением, с дружескими чувствами, с искренними пожеланиями большого пути в науке и полного счастья в жизни. Сметанников Петр Гаврилович».
Я тоже приготовил подарки, но я их вручу потом. Хорошо?
Так вот, переместившись из одной образовательной среды в среду вуза, я опешил и, надо признаться, был весьма смущен тем методологическим плюрализмом, который царит в системе высшего образования. С одной стороны, я понимаю, что психология такая наука, которая долгое время не могла приобрести самостоятельное существование и всегда обслуживала идеологию. Потом, когда появилась возможность самостоятельного существования, появилось множество переводов и опять никому не захотелось заниматься психологией, потому что проще читать и пересказывать те книги, которые стали доступны. Я, честно говоря, был несколько растерян, потому что знал и другие подходы. И, кстати сказать, я двумя руками «за» тот самый методологический плюрализм и «против» того методологического принуждения, о котором говорят современные философы науки или методологи науки, как они себя называют. Но, коллеги, я готов взять свои обратно, когда речь идет об образовании, потому что образование это от слова «образ», а образ должен быть целостен, предметен, константен и что там еще говорят психологи? [Смеется]. Методологический плюрализм здесь не очень хорош. До сих пор в моей памяти лекции по психопатологии Петра Гавриловича Сметанникова, потому что более дисциплинированного мышления в такой сложной области, как психопатология мне встречать не доводилось. И я коротко скажу, что по дороге я просил Петра Гавриловича рассказать о своем творческом и ученом пути. Достаточно сказать, что двадцать лет он руководил кафедрой психиатрии Государственного Института для усовершенствования врачей, тогда ещё Советского Союза. Можно представить себе, что уж, по крайней мере, половина работающих на территории СНГ психиатров могут называться в той или иной степени учениками Петра Гавриловича. И вот это руководство, которое Петр Гаврилович мне так любезно подарил, оно ведь выдержало уже шестое издание. Немногие книги могут похвалиться такой судьбой. А я помню, ведь мы стояли ещё у первого издания. [П.Г. Сметанников: Да.]
Рукопись была отпечатана на машинке. Я очень рад, что мы дождались, что мы встретились. Тема выбрана не случайно, мы её обсуждали с Петром Гавриловичем: «Клиническое содержание понятия невроз и естественно-научные предпосылки его изучения». Совсем недавно в институте им. В.М. Бехтерева, который всегда является законодателем… [П.Г. Сметанников: Мод…] моды, а теперь уже мод психиатрии, состоялась большая конференция: «Неврозы. XXI век». Неврозы это самое слабое место, на котором ломаются все твердые концепции, понятия, представления, там, где неврозы, там – психотерапия. Расширительное толкование неврозов автоматически тянет за собой расширительное толкование психотерапии, и мы уже готовы назвать простую сказку на ночь для ребенка сказкотерапией, игру в песочнице – песочной терапией. Это всё связанные вопросы.
Поэтому, когда мы обсуждали с Петром Герасимовичем тему нашего сегодняшнего семинара, я попросил рассказать, существуют ли естественно-научные традиционные представления об этиологии и патогенезе неврозов и что нужно вкладывать в клинической содержание понятия невроза. И вот Петр Гаврилович любезно согласился выступить здесь сегодня перед нами. Я с удовольствием предоставляю ему слово. Напоминаю, что доклад всегда есть повод для дискуссии. Прошу вас быть внимательными, потому что я, наверное, не выдам большого секрета, если скажу, что Петр Гаврилович не очень хорошо себя чувствует… [П.Г. Сметанников: Это верно.] … можно сказать, совершил гражданский подвиг сегодня, в такой мороз придя к нам.  Спасибо Вам, Петр Гаврилович.

П.Г. Сметанников: Спасибо. Дорогие товарищи, после такого вступления профессора Алёхина мне нелегко будет оправдать ваши ожидания. Ну, что мне хочется сказать… Анатолий Николаевич порекомендовал мне несколько рассказать о своем научном и жизненном пути.
Всё началось как раз с той самой кафедры психиатрии Ленинградского ГИДУВа, о которой сегодня упоминал Анатолий Николаевич. По окончании Первого Мед'а я поступил туда в клиническую ординатуру. Незадолго до этого (это был пятьдесят второй год) была объединенная сессия двух академий: Академии наук и Академии медицинских наук. И поскольку меня интересовала физиология, в частности физиология нервной системы, интересовала еще со студенческих лет, то эти вопросы запали мне в душу. Когда я попал на кафедру психиатрии, там заведующим был старший Случевский, не Федор Измаилович, а Измаил Федорович – «большой Случевский». Он тоже совершенно искренне разделял положения, которые были выдвинуты Константином Михайловичем Быковым и Анатолием Георгиевичем Ивановым-Смоленским. Именно не Бы´ковым, а Быко´вым. Анатолий Николаевич подтвердит как воспитанник Военно-морской медицинской академии, одного из самых замечательных, не превзойденных до сих пор учебных заведений. Почему? Могу сказать в двух словах: там по терапии был А.Л. Мясников, по анатомии – Б.А. Долго-Сабуров, по хирургии – И.И. Джанелидзе, по педиатрии – Николай Иванович Красногорский, по неврологии был А.В. Триумфов, можно было бы перечислять дальше. Прошло полвека с тех пор как нет уже самого Александра Викторовича Триумфова, а издание его работ, в частности учебника, продолжается до сих пор: если не ошибаюсь, последние переиздание было в 2009 году. Вот такие корифеи преподавали в Военно-морской медицинской академии! Я ещё не всех перечислил. Анатолий Николаевич как раз учился в этом замечательном учреждении, а мне пришлось побывать во многих местах. Сейчас я в двух словах об этом скажу. Так вот, я, заряженный таким интересом, сумел за время клинической ординатуры закончить кандидатскую диссертацию и защитить ее досрочно, то есть в течение ординатуры. Но клиническая ординатура была трехлетней тогда, чтоб вы не подумали, что я какой-то гений. За три года можно защититься, хотя это нигде не планировалось: просто была договоренность с моим заведующим, Измаилом Федоровичем Случевским, о тематике, а дальше я работал. В 1952 году настала пора распределения. Я должен вам сказать, что мой отец был юристом по образованию, и мне тоже хотелось быть юристом, и параллельно с медицинским институтом я окончил ещё и юридический институт, единственный институт, имени М.И. Калинина. А на Рахмановском, где до сих пор располагается наше Министерство здравоохранения, было замечательное учреждение, оно называлось ГУМУЗ (Главное управление медицинских учебных заведений). Они решали, куда кого направлять. И вот когда им пришла такая кандидатура – закончить клиническую ординатуру досрочно, потому что она заканчивалась в сентябре 1952 года, а я защитился в мае 1952 года, да еще юридический институт, значит, голова работает – куда направить надо? В институт имени В.П. Сербского, потому что там есть и врачи и юристы, но каждый в своем деле, но я, получается, человек, который и с той и с другой стороны там был полезен. Я работал там некоторое время. Я увлекся там необычным явлением: это так называемая психическая индукция – возможность заражения психическим заболеванием от одного лица к другому. Но вы сами понимаете: мог я остаться в стороне? Конечно, нет. Я занялся этим всерьёз. И несмотря на то что виды у меня там были надлежащие, я не удержался от соблазна всерьёз заняться церебральным патогенезом психических заболеваний, и вообще патогенезом: вы знаете, туда входят сосудистые, эндокринные и другие компоненты, но самый главный компонент психических заболеваний – это, конечно, его церебральное звено.
Надо отдать должное нашему правительству тогда, оно не стояло в стороне от происходящих событий в науке. А.Г. Иванов-Смоленский заведовал психиатрической клиникой при лабораториях И.П. Павлова. Обычно лаборатории при клиниках бывают, а тут наоборот, по понятным причинам. И там сочли возможным организовать Институт высшей нервной деятельности. Его организовал Анатолий Георгиевич Иванов-Смоленский, в Академии наук СССР. И хотя у меня вроде бы и получалось в институте В.П. Сербского (увлекся я поисками таких больных, было очень интересно, в частности в связи с этим была у меня встреча с Марком Яковлевичем Серейским, но я не буду останавливаться, чтобы не задерживать вас), я не удержался от того чтобы не попробовать поступить в этот Институт высшей нервной деятельности. Я в институте им. В.П. Сербского это не скрывал и сказал, что пойду к А.Г. Иванову-Смоленскому. Я пришёл к нему, он спросил: «А Вы вообще кто?» Я говорю: «Я недавний кандидат, проработал в институте Сербского, я младший научный сотрудник, эксперт-психиатр, хотел бы работать у вас, меня особенно интересует церебральный патогенез психических заболеваний». Надо сказать, что я там работал в очень хороших отделениях. Я работал в отделении шизофрении у О.Е. Фрейерова – у него я первую половину обучения провел, а вторую – у Фелинской Нины Игнатьевны на отделении реактивных состояний. Два самых интересных отделения. Он мне сказал при первой же встрече, что «сейчас я вам не могу ничего сказать, придите ко мне через неделю». Но я примерно понял, что это означает: он подумал, что у этого мальчишки (а я совсем тогда молодой парень был) не получилось в институте имени В.П. Сербского, так он не куда-нибудь, а хочет в Академию наук СССР. И первое, что он сделал, как я предполагал: снял трубку и позвонил в институт им. В.П. Сербского, тем более что Нина Игнатьевна Фелинская, будучи большим специалистом психиатром (один из ведущих психиатров страны в ту пору), в понимании природы механизмов психических расстройств тоже опиралась на учение И.П. Павлова о высшей нервной деятельности. И естественно они, как ведущие специалисты двух крупных научных центров, знали друг друга. Он позвонил и спросил у Нины Игнатьевны: «Ну что, он ко двору вам не пришелся?». Нина Игнатьевна ответила, что «все хорошо, и мы даже жалеем о его уходе». Когда я через неделю пришёл, он меня взял, и там я работал около 15 лет. Освоил методики исследования высшей нервной деятельности, головного мозга и параллельно вёл работу по направлению докторской диссертации. Надо сказать, что мне это удалось: освоить методики исследования функционального состояния головного мозга здорового и больного человека и вместе с тем осуществлять диссертационное исследование. Я вел разработку единой темы: взял различные депрессивные состояния, инволюционные, реактивные, шизофренические. Одним словом, эти формы сопоставлял на мозговом уровне и на психопатологическом. Тогда очень широкие возможности предоставлялись: работай, как хочешь. У нас была базовая больница имени З.П. Соловьёва. Тему получил на год и, если обосновал заявку, выполняешь работу и отчитываешься (и попробуй не отчитаться). А в течение года тебя никто не трогает: набирай больных сколько хочешь на нужных тебе отделениях. Одним словом, я в течение этого времени последовательно выполнял эти пять фрагментов темы. Таким образом удалось подготовить докторскую диссертацию, которую я защитил в 1964 году, а в 1965 году она была утверждена.
Тем временем мой научный руководитель Измаил Федорович Случевский умер. Его помощником была (наверное, знаете такую) Елена Николаевна Маркова – очень хороший человек и знающий, кстати, не только психиатрию, но и неврологию. Она была у нас «кафедральной мамой», пока был жив Измаил Федорович, а когда он умер, она исполняла обязанности заведующего. Через три года состоялся конкурс, в котором участвовало много товарищей, в частности Евгений Сергеевич Иванов (в ту пору он поддерживал отношения с Е.В. Майстрахом – Евгений Сергеевич был ассистентом на кафедре психиатрии Военно-медицинской академии, а заведующим этой кафедрой был Андрей Сергеевич Чистович, а Е.В. Майстрах не только закончил Военно-морскую медицинскую академию, но получил должность ректора ГИДУВа, то есть Евгений Сергеевич «не на пустом месте» участвовал). В конкурсе участвовали и многие другие товарищи, все они были существенно старше меня. Меня, конечно, помнили, потому что я участвовал в конференциях молодых ученых и там Кашкин Павел Николаевич как-то председательствовал и помнил меня. Кроме того, я был секретарем комсомольской организации ГИДУВа, а это в общем-то знали и в Райкоме, и я был членом бюро Смольнинского Райкома. На выборах выступила Елена Николаевна Маркова, как исполняющая обязанности заведующего, и сказала: «Петр Гаврилович молод и так далее, но это его преимущество. А кроме того, и что самое главное  для нас, для кафедры, – что это наш воспитанник, и он будет продолжать направление, которое все время вел наш славный Измаил Федорович Случевский». Эта речь произвела впечатление, и меня избрали. И потом, как уже сказал Анатолий Николаевич, в течение двадцати пяти лет я заведовал кафедрой. Может, и сейчас бы заведовал, если бы не некоторые обстоятельства… Так вот, с 1994 года и до настоящего времени я уже профессор этой кафедры.
Вот, дорогие товарищи, теперь вы знаете мой послужной список. Вроде бы я все сказал? Так, Анатолий Николаевич? [А.Н. Алёхин: Да…] Значит, можно переходить к делу…
Извините, упустил деталь. Когда я работал в Институте высшей нервной деятельности, мне было присвоено звание старшего научного сотрудника по физиологии и патофизиологии высшей нервной деятельности за подписью академика Н.Н. Блохина. Помните такого? Он, наверное, лет 50 был Президентом Академии медицинских наук, а потом стал членом «большой» Академии. А ученым секретарем, который подписывал диплом старшего научного сотрудника (там две подписи – Президента и ученого секретаря Академии), был Олег Васильевич Кербиков. Мы с ним бок о бок работали. Наша лаборатория патофизиологии высшей нервной деятельности потом была передана в Академию медицинских наук, но не потому, что она была какая-то захудалая. Товарищи постарше, наверное, помнят, что в начале 1960-х годов был переброс учреждений Академии наук с выходом в практику в соответствующие отраслевые Академии. Назначенный директором Эзрас Асратович Асратьян (А.Г. Иванов-Смоленский был вынужден уволиться) ходил по институту и громко говорил: «Я все патологические лаборатории ликвидирую и все направлю на изучение нервной системы в норме». С нами он бы сделал то же самое, что и с другими лабораториями, но там нашлось трое научных сотрудников: Крылов Дмитрий Николаевич, Дмитриев Лев Иванович и ваш покорный слуга. И все вместе мы начали походы в Академию медицинских наук. Там в то время существовали лаборатории, а не только институты, и мы стали просить, чтобы и нас приняли в качестве лаборатории. У нас есть состав сотрудников, которые имеют солидную подготовку, есть и клиническая база, и лаборатория по существу функционирует, поэтому важно, чтобы это направление не угасло. И нас приняли, и дальнейшая работа до завершения моего пребывания в Лаборатории проводилась в Академии медицинских наук. А затем я работал здесь, часть времени мы были еще на базе больницы им. И.М. Балинского, а затем с 1976 года мы перебрались в 3-ю психиатрическую больницу, где кафедра находится и в настоящее время. С 1994 года кафедрой заведовал профессор Фролов Борис Серафимович, а последние четыре года заведует Александр Генрихович Софронов. Знаете их, да? Вот, собственно говоря, мой научный путь. И я до сих пор не могу без волнения проезжать мимо Обуховской больницы, где, кстати, Анатолий Николаевич начал свою медицинскую карьеру.
А теперь, наверное, переходим к сути.

Продолжение...