Получается совершенно другой парадокс: в системе здравоохранения и услуг медицинских, связанных с охраной здоровья, психологических упоминаний нет, а в других видах услуг есть упоминания, но оговаривается, что кроме услуг по охране здоровья, то есть методом исключения получается, что нигде. Может быть, опять по недосмотру или скудоумию это произошло? Ничего подобного. Дальше идет классификатор прочих персональных услуг, то есть не систематизированных в других рубриках. Я оставлю без комментариев предоставление эскорта, то есть государство посчитало возможную экономическую прибыль от сопровождения VIP-персон, от астрологов и спиритов, от служб знакомств, а психологов в этом классификаторе нет. В здравоохранении психологов просто нет. Я бы хотел, чтобы мы обратили внимание, что услуги астрологов, спиритов, гадалок, магов и экстрасенсов учтены и даже платные туалеты учтены, извините за натурализм [смех в аудитории]… «Машины-автоматы, действующие при опускании жетонов, монет»…
На фоне этого анализа ситуации факт, с которым мы недавно столкнулись, кажется просто детской шалостью: нестыковка между 438 приказом – базовым приказом, который сейчас регламентирует деятельность медицинского психолога в системе здравоохранения. Десять лет воевали за этот приказ, после 294 приказа, воевали за одно единственное слово о том, что медицинский психолог может осуществлять самостоятельный прием пациентов. В жесточайшей дискуссии с психиатрическим лобби слово «самостоятельно» ввели только в том случае, если будет индивидуальная программа ведения, утвержденная лечащим врачом. Вот какой парадокс: целители, экстрасенсы могут самостоятельно оказывать услуги и в том числе руководить другими специалистами, а психолог – нет. Мне не хотелось бы давать каких-либо оценок и суждений по этому поводу – это просто как факт. Приказ, на который мы опираемся для того, чтобы что-то сделать, – это приказ 2003 года, но появляется новый документ 2009 года – Классификационный справочник – и все. В классификационном справочнике в квалификационной характеристике медицинского психолога полностью отсутствует упоминание о том, что специалист медицинский психолог имеет право на самостоятельную работу с пациентом.
Забегая чуть вперед, я обостряю этот тезис, потому что дальше мы будем рассматривать проект образовательного стандарта. Ведь своеобразная дилемма заключается в том, что мы, судя по образовательному стандарту, готовим к определенным видам деятельности, и как работники высшей школы мы обязаны выполнять этот стандарт, а когда наш выпускник выходит в реальность, то его ожидает вот такая реальность – «совместно с лечащим врачом разрабатывать развивающие психокоррекционные программы». При этом медицинский психолог должен знать и психотерапию, и психодиагностику, и патопсихологию, и нейропсихологию. Отсюда возникает очень важное требование, я бы хотел высказать это как свою точку зрения: статус профессии, должности и вида экономической деятельности должен быть однозначно определен в действующей системе классификаторов здравоохранения. То есть на сегодняшний момент любой наш выпускник незащищен, он формально не востребован. Точнее, отсутствуют формальные основания, обеспечивающие востребованность нашего выпускника. Это очень важная ситуация, потому что мы знаем, грабли это не только садовый инструмент, но и очень важные инструмент, регулирующий наше поведение. Такая ситуация у нас уже была, когда была всеобщая психиатризация без дополнительных ветвлений, когда была и сейчас существует попытка подмены психологического медицинским, в том числе образованием и медицинским специалитетом.
Давайте попробуем посмотреть, что же на сегодняшний момент представляет собой клиническая психология в системе подготовки. Анатолий Николаевич сказал о том, что стандарт новый утвердили, я не знал, что его утвердили, и не знаю, в какой форме, мне только известно, что Ольга Юрьевна присутствовала на согласовании. Я поэтому сознательно взял московский вариант стандарта, поскольку как у человека, пожившего на этом свете, у меня есть большое подозрение, что он, скорее всего, будет принят за основу, что не есть, может быть, хорошо.
Единственное, что мне понравилось в московском стандарте в отличие от петербургского варианта, что там обучение пять с половиной лет предполагалось. Мы же всегда недовольны, что мало: дайте нам таблеток от жадности, да побольше-побольше. Во-первых, слава Богу, что вышло постановление перед новым годом, которое однозначно прекратило все дискуссии о том, остается клиническая психология в специальностях и приближает нас к медицинскому образованию или произойдет Болонский процесс, который перемалывает очень многие вещи. Если мы говорим о том, что мы за три года специализации не можем сформировать клинического мышления, за пять лет подготовки нам не удается сформировать клиническое мышление, то как подготовить магистра по клинической психологии за два года из бакалавра? Был в медицинском образовании зауряд-врач, который подготавливался в условиях войны. А зауряд-психолог, из которого нужно сделать того специалиста, которого мы знаем и понимаем, несмотря на то, что он не востребован – это, на мой взгляд, совершенно невозможно. Хорошо, что здравый смысл победил, но у нас за хребтом были серьезные войны: «Вас все равно всех закроют, давайте переходить на бакалавриат, сокращаем подготовку клинических психологов, кафедры все под нож». Говорили, что клинические психологи все равно ничего общепсихологического не умеют. Я как руководитель кафедры испытал существенный прессинг и по штатам, и по нагрузке преподавателей. Зато теперь я чувствую себя отомщенным, потому что вышел стандарт подготовки по бакалавриату, где черным по белому написано: вместе с введением в клиническую психологию, основы патопсихологии, основы нейропсихологии, психология стресса – как общепрофессиональные дисциплины. Я теперь сижу и жду, как они будут на нас выходить, как мы будем вести подготовку по пато- и нейропсихологии бакалавров. Как? С выходом на клинические базы? Мы с клиниками туда с трудом выходим. Я думаю, что у всех здесь примерно одинаковые сложности.
Еще один очень важный, на мой взгляд, вопрос: что изменилось из того, что было и что предлагается с новым стандартом. Если раньше была квалификация «Психолог. Клинический психолог. Преподаватель психологии», то новый стандарт предполагает «Клинический психолог. Преподаватель психологии». С одной стороны, понятно, что если бакалавриат и магистратура и направление ушли и профессии психолога как бы не стало, а осталось направление (мы же с вами знаем, у нас в Российской Федерации нет дорог, у нас одни направления [смех в аудитории]). Есть риск, что и психология идет не столько дорогой, сколько направлением. Но нам было тогда легче: мы понимали, что объем нагрузки подготовки клинического психолога позволял совершенно закономерно говорить «да, он психолог». Потому что общепсихологические дисциплины читались в полном объеме, и плюс еще клинико-психологические дисциплины. Это был единственный стандарт, который существенно увеличил объем учебной нагрузки в часах в неделю по сравнению с общепсихологической. Мы понимаем, что нашим выпускникам теперь придется сложнее доказывать, что они еще и психологи, а не просто клинические психологи. Не просто среди врачей психологи, а среди психологов врачи. И вот интересно, в проекте стандарта область профессиональной деятельности: «решение комплексных задач в связи с последствиями экстремальных ситуаций, задач диагностики и экспертизы в различных сферах жизни человека, психологические услуги физическим лицам и организациям». Скажите, здесь есть клинический контекст, на ваш взгляд? То есть область профессиональной деятельности, заданная проектом образовательного стандарта, имеет клинический контекст? Давайте посмотрим, объекты профессиональной деятельности клинического психолога. Объектом являются «психические процессы, свойства и состояния». Есть ли здесь холистическая позиция? Есть ли субъект во всем многообразии его в ситуации здоровья и болезни, нормы и ненормы? Те классические постулаты, которые мы всегда возводили в качество несомненных достоинств клинической психологии, в том числе по сравнению с профессиональным медицинским образованием. И опять тот же сакраментальный вопрос: есть ли здесь клинический контекст, холистический клинический контекст? Мы тогда к чему должны готовить нашего специалиста, если верить этому образовательному стандарту?
Давайте посмотрим для сравнения образовательный стандарт медицинской специальности и там черным по белому указано, что объектом профессиональной деятельности является субъект, то есть врача готовят работать с человеком, а мы должны готовить клинического психолога, работающего с психическими процессами, свойствами и состояниями. Наконец, очень интересный вопрос, чем мы отличаемся от остальных психо- специалистов. Это тяжелейшая дискуссия, я так сожалею, что мне не удалось вчера донести эту точку зрения для профессиональной аудитории психотерапевтов и психиатров. Наверное, вы согласитесь с тем, что подготовка психиатров – это общая и частная психопатология. Это альфа и омега врачебного медицинского психиатрического образования. И пока были только психиатры, было все понятно.
Когда психиатрия стала разветвляться на множества других отраслей, стали разбираться, а чем же она отличается от других субспециальностей? Потому что здесь тоже. Причем когда я говорю о великодержавном психиатрическом шовинизме по отношению к медицинским психологам, я совершенно отвечаю, потому что это наблюдается даже по отношению к другим врачебным специальностям. Кто такой психиатр-нарколог, с точки зрения психиатра? – недопсихиатр, потому что занимается одним узким видом деятельности. Это я совершенно отвечаю, потому что проработал тринадцать лет в системе профессиональной подготовки и переподготовки врачей-психиатров на кафедре. Я понимаю, что так и есть. То есть психотерапевт, который прошел интернатуру по психиатрии и профессиональную переподготовку четыре месяца по психотерапии, все равно не имеет право выносить психиатрический диагноз, он не имеет право назначать, скажем, нейролептики и так далее. Есть множество ограничительных проявлений поведения.
А кто такой психиатр-нарколог? Пока базовые проблемы заключались в работе с больными алкоголизмом и наркоманией, то есть когда были химические аддикторы, то есть медиаторы, к которым фактически формировалась зависимость, то с появлением нехимических зависимостей мы стали понимать, что здесь не все в нейромедиаторных системах, что есть еще и другие феномены. Это, повторюсь, авторская точка зрения Михаила Алексеевича Беребина, с которой он сам же и не согласен. Но почему мы тогда говорим: «Да, он психиатр…общая и частная психопатология…но он должен заниматься психологией, психофармакологией и клиникой зависимостей, аддиктологией в широком смысле этого слова». Иначе, если мы говорим не о психиатрии и наркологии, всем занимается ее величество психиатрия.
А кто такой судебный психиатр-эксперт? Как только появилась новая специальность, мы тут уже начинаем понимать: если это психиатр, то общая и частная психопатология – альфа и омега – остались. А вот дальше начинаются гораздо более серьезные вещи. Повторюсь, до появления 22 статьи уголовного кодекса об ограниченной вменяемости было все понятно – вменяем-невменяем, беременная-небеременная. А теперь так: ограниченно вменяем, как немножечко беременная. А критерии? Главное, критерии найти для ограниченной вменяемости. При этом мы понимаем, что основную суть деятельности специалистов представляют собой клинические экспертные методы, и это уже альфа и омега немножечко другой отрасли. В классификации психологических методов, по крайней мере, есть два столпа: экспертные и экспериментальные методы. Экспертные клинические и экспериментальные методы в классическом понимании эксперимента.
А кто такой психотерапевт? Он психиатр? Если он занимается нозологией, частной психопатологией, то он ничем не отличается от психиатра. В то же время мы говорим, что он скорее занимается личностью, причем личностью во всем многообразии ее проблематики. И не всегда нозология важна. Мы, скорее, пользуемся понятиями внутренняя картина болезни, и реакция на болезнь и невротические пограничные расстройства… все счастливые семьи похожи друг на друга и только каждый болеет свою болезнь по-своему… А медицинский психолог? И вот очень интересная ситуация. А что произойдет, если ядром подготовки психотерапевта мы сделаем общую психологию, прошу прощения, общую часть клинической (медицинской) психологии, покусимся на это. Сами психиатры говорят в своих дискуссиях о том, что они очень сильно переживают от стигматизации, которая идет от населения, и от самостигматизации, которую они себе сделали. И психотерапевт оказывается очень интересным специалистом. На мой взгляд, я не утверждаю, но готов предположить, что происходит своеобразное отторжение психотерапии из лона классической медицины.
Очень часто психотерапевт вынужден, ну, может быть, не придумывать диагноз, но записывать ту проблематику, с которой к нему в учреждение здравоохранения приходит пациент, выражая ее терминологией классификатора, то есть с точки зрения болезней, хотя на самом деле там совершенно другие вещи. С другой стороны, если это просто болезнь, это скорее компетенция психиатрии. Происходит, на мой взгляд, если говорить о динамике развития психотерапии, движение отторжения и, скорее, в психологическую область. А что тогда остается нам? При этом, наверное, сюда помимо частной клинической (медицинской) психологии некую, может быть, общую психопатологию, общие представления о психологической, точнее патопсихологической реальности и психопатологической реальности нужно включить. Иначе мы просто не сможем работать в клинике. Тогда клиника отторгнет не только психотерапевтов, но и клинических (медицинских) психологов... Это только лишь возможная точка зрения.
Отдельно хотел бы остановиться на совершенно непонятном для меня предложении в рамках государственного образовательного стандарта – о специализации. Это не только, на мой взгляд, очень неграмотное предложение в плане формулировок. Ну, например, как в одну упряжку психосоматику, психологию здоровья и спорта объединить? А спорт высших достижений входит в клиническую психологию, если психология спорта есть?

О.Ю. Щелкова: В паспорт ВАКовской специальности медицинской психологии входит психология спорта высоких достижений. Москвичи настояли.

М.А. Беребин: Я могу понять, когда министерство внутренних дел жесточайшим образом настаивает, чтобы их ведомственные психологи проходили подготовку по клинической психологии. И это уже реальность, с которой мы на периферии сталкиваемся. Я могу понять - это не от хорошей жизни. Ну, а это от какой жизни? При этом я могу сказать, что формально это грубейшее нарушение основ образовательной деятельности. Потому что перечень специализаций устанавливается ученым советом учебного заведения, и он ничем не регламентирован и может иметь только рекомендательный характер. Это порядок, определяемый Министерством Российской Федерации. Мы же сейчас имеем проект стандарта, в котором уже есть перечень дисциплин, которые, чуть позже на этом остановлюсь, привязанных к определенной классификации специализаций. При этом, смотрите, в этом же проекте стандарта... Я обращал ваше внимание, что является предметом и объектом деятельности стандарта. И вдруг в практической деятельности классический психолог должен осуществлять «основные процедуры оказания психологической помощи с использованием клинико-психологических и психотерапевтических методов и технологий». А это откуда появилось? Если нас работодатель и государство в классификаторе просто не учитывает, а здесь мы тогда самоназванием в стандарте говорим, что мы будем этим заниматься. К тому же это не является нашей предметной областью и объектом нашего вмешательства. Наконец, это же совершенно клиническая реальность, «в соответствии с нозологическими, синдромальными, индивидуально-психологическими характеристиками пациентов и клиентов, в связи с задачами профилактики, лечения, реабилитации и развития». А это как? А как это будем делать? А в практической деятельности? «Медицинское и психологическое воздействие, интервенция, психологическая помощь и психотерапия, комплексное профессиональное воздействие», причем это комплексное профессиональное воздействие «при психических отклонениях». И тогда получается еще одна форма парадокса. Две части стандарта друг другу противоречат. А стандарт, который должен ориентировать выпускника на рынок, говорит о том, что мы готовим к одному, а на рынке это не принимают. И самое печальное, что создается коллизия, что в любой момент чиновник, пользуясь этими классификаторами, может сказать: «Вас тут не стояло. Ну и что, что вы к этому готовите, мало ли что сейчас делает система образования, вообще она работает только на рынок безработицы».
Перечень дисциплин. Я хотел бы, не останавливаясь на самих дисциплинах, свою может быть проблему высказать. Я, в каком-то смысле, завидую городу Санкт-Петербургу, в меньшей степени городу Москве, потому что такой перечень дисциплин обеспечить кадрами в многомиллионном городе есть возможность. У вас даже, например, психиатрических больниц очень много. А у нас одна больница на 1400 коек, в которой плотно сидят четыре кафедры. Плотно. При этом некоторые дисциплины с точки зрения названия может быть нет, но с точки зрения их психологической составляющей, скорее проблематичны. Вот то, что было предписано или рекомендуется в отношении подготовки по специализации психосоматика, психология здоровья и спорта. Причем, если уж так разбираться, здоровье - это состояние, спорт - это вид деятельности. «Спецпрактикум-тренинг по формированию установок на здоровый образ жизни». Где будет это применяться? «Культура и патология». [смех в аудитории] Я уже умалчиваю, что это семантически неоднозначно, как минимум. А если мы с вами будем писать учебную программу: объект, предмет, цель, методы… [А.Н. Алёхин: Компетенции...] Компетенции. А про компетенции-то! [смех в аудитории]. Причем смотрите, какая ситуация: в стандарте записано: медицинский стандарт 36 часов, клинико-психологический 32, бакалавры 28. То есть нагрузка, с одной стороны предполагается достаточно существенная, 36 часов. Это шестичасовая, минимум шестичасовая нагрузка. Притом что сюда не вошли факультативы, сюда не вошел язык, физическая культура и так далее. Вот как это в условиях даже солидного университета обеспечить? Какими силами, штатами, кадрами? Это какие должны быть точечные специалисты? Точечный специалист, чтобы вести, например, детскую психосоматику.
Еще один важный и очень серьезный вопрос – это вопрос практической деятельности. Без практики мы некуда. Мы понимаем, что сложные процессы, особенно имущественного плана, происходят между медицинскими учреждениями, медицинскими организациями и кафедрами медицинских вузов. У нас, например, главный врач иногда как девица на выданье, Агафья Тихоновна, – выбирает, какую кафедру пустить, какую не пустить. При этом кафедры, чтобы осуществлять свою непосредственную деятельность, работают бесплатно для здравоохранения, то есть та самая лечебная нагрузка 0,25 – 0,5 ставки. А мы с вами, у нас же вообще нет прецедента лечебной нагрузки, то есть аналог такого распределения или такого учета нашей нагрузки по ведению клинических дисциплин. У меня, например, специалисты плачут, потому что если они хорошо продемонстрируют больного на группе, то они потом с ним вынуждены возиться. Причем не как с коммерческим пациентом, а просто так, потому что если он хороший специалист, то он детям наглядно покажет и суть конфликта, и анамнез развернет, и наглядно это сделает. Извините, может быть за такой психологический цинизм, он отпрепарирует это так, чтобы детям было понятно, а человеку потом какого? И куда? К кому?
Сотрудничество необходимо организовывать с профильными базами в системе здравоохранения. Министерство здравоохранения само защитило своих пациентов от студентов специальным приказом, свеженьким-свеженьким, не прошло и трех лет: порядок допуска медицинских студентов к участию в лечебном процессе. Кто будет нести ответственность за то, что студент, не дай Бог, что-нибудь не так сделает, что-нибудь не так скажет? Два преподавателя, работающих на кафедре, и лечащий врач – специалист от базы. Мы не можем похвастаться, что кто-то из преподавателей работает на постоянной основе в лечебном учреждении, притом что в лечебных учреждениях часто просто не предусмотрены ставки медицинских психологов. В общесоматической клинике – это вообще нонсенс. Как мы ухитряемся договариваться с главными врачами, одному Богу известно.
Когда мы говорим о том, что мы должны легитимизировать статус клинического психолога в действующей системе здравоохранения, мы должны легитимизировать статус подготовки клинических психологов в действующей образовательной системе. Ведь это же главная задача – подготовить компетентного человека, то есть владеющего общепрофессиональными, личностными и специальными профессиональными компетенциями. А эти компетенции он может обрести только у постели больного. Это аксиома, опять же, альфа и омега клинического образования. Вот такой бы нам приказ о порядке допуска психологических студентов. Притом что медицинская деятельность лицензируема, а наша пока, слава Богу – нет. А может быть, и не слава Богу. Вот эти компетенции. Их столько много, за сорок…
И, наконец, последнее, на чём бы я хотел остановиться. Хорошо это или плохо, что наша специальность нелицензирована? С одной стороны – это гораздо легче с чисто бюрократической стороны зрения, потому что те коллеги, которые вынуждены проходить лицензирование как медицинские специалисты, совершенно обоснованно и справедливо жалуются на избыточный бюрократизм. То есть психотерапевтический кабинет по пожарным, санитарно-техническим, санитарно-гигиеническим и прочим условиям должен быть точно таким же, как кабинет для хирургической помощи. Требования такие же. Надо ли это нам, психотерапевтам? В некоторых регионах народ поступает просто – имея медицинское, врачебное образование, поступают на факультеты психологии, а некоторые даже на факультеты клинической психологии, получают диплом клинического психолога и дальше без лицензии на медицинскую деятельность осуществляют то, что на сленговом языке называется «психологическая модель психотерапии». Формальных отличий между психологической моделью психотерапии и медицинской моделью психотерапии два: не выносится нозологический диагноз (а все ли психотерапевты выносят в нозологический диагноз?) и формально психолог не имеет права назначать психоактивные препараты. Но получение назначений психоактивных препаратов уже давно компетенция бабушек на скамейке. Есть широкий спектр препаратов, начиная от антидепрессантов, нейролептиков новых поколений до биологически активных добавок, действие которых в значительной степени опосредуется плацебо-эффектом. Двойным плацебо-эффектом: как со стороны пациента, так и со стороны веры доктора и психолога в этот препарат. Мы с вами тоже знаем, что психофармакотерапия – это по крайней мере две составляющих, которые я бы назвал плацебо со стороны пациента и доктора и остальное – собственно фармакодинамика, фармакокинетика. По крайней мере, в нашей отрасли это чуть больше, чем в других. Может быть, я не совсем прав и Изяслав Петрович меня поправит в этом плане [И.П. Лапин: Правы, очень правы…]. Но, с другой стороны, мы говорим, что отсутствие лицензирования позволяет в эту профессию, в том числе под флагом нашей профессии, к которой большинство из нас очень трепетно относится, проходить людям, с которыми мне бы не хотелось, чтобы меня идентифицировали в одной профессиональной группе.
Значит, тогда возникает другая проблема. Я вчера высказал совершенно, я считаю, точную с точки зрения законодательства позицию – у нас медицина незаконна. Вся медицинская деятельность незаконна, потому что отсутствует закон о здравоохранении. Закон об образовании есть – образовательная деятельность законна. Закона о здравоохранении нет, есть только основы законодательства, которым уже 18 лет и всё. Слава Богу, что они более или менее успевают за теми реформами, которые идут в здравоохранении за эти 18 лет. Допуск, то есть сертификацию врачебного или фармацевтического специалиста, можно получить в образовательном учреждении, которое выпускает этого специалиста. Видите, какая хитрость – проверочные испытания, проводимые комиссией профессиональных медицинских ассоциаций по теории и практике специальности, вопросам законодательства – это общемировая практика, когда сертификацию проводят профессиональные сообщества. Посмотрите, какая умная система. Образование выдаёт свой продукт на пробу профессионалам. И образование вынуждено тогда делать это качественно. Потому что если образование само сертифицирует свой продукт, то это надо быть кем-то там не тем, чтобы не выдать сертификат специалисту. С другой стороны, сертифицирующие профессиональные группы несут ответственность перед работодателем, потому что работодатель понимает, что он с образования ничего не может взять, но с профессиональной ассоциации это спрос. Потому что есть понятие непрерывной системы повышения квалификации, которая идет не только в образовании, но и на рабочем месте. Правда, сама по себе процедура сертификации с точки зрения закона тоже не очень... Вот написано, что профессиональные медицинские ассоциации могут выдавать сертификат. Если бы мы создали профессиональную ассоциацию врачей-психотерапевтов и медицинских психологов. Представляете, если бы мы стали выдавать такие сертификаты, как бы отреагировало наше местное МАПО? При том что я работаю на профильной кафедре психиатрии, психотерапии и медицинской психологии. При этом этот сертификат вкладывается в определённую законодательную систему. В законодательной системе, пожалуйста, сертификат соответствия – это документ по поводу соответствия технических регламентов. А где-то написаны технические регламенты к профессии врача, к профессии психолога? А сертификат есть!
Если бы не было технических регламентов и не было бы сертификата, можно было бы сказать, что не пришло ещё время. Но сертификат есть, а условий нет. Сертификация осуществляется с целью защиты потребителя, она либо обязательная, либо добровольная. И медицинская сертификация, сертификация медицинских специалистов – это обязательно. Давайте попробуем добровольно? Вот я знаю, что наши коллеги, Южно-Уральские коллеги и коллеги Санкт-Петербургские, в частности Сергей Александрович Маничев, положили два года на то, чтобы создать систему сертификации, провести её через Росстандарт, то есть там уйма денег, усилий и всего остального. Сделали такую систему сертификации, но она только добровольная. И смотрите, какова мотивация вхождения профессионала в эту систему. Запретить боярам говорить по бумажке, дабы глупость каждого очевидна была? Обязать всех проходить сертификацию для того, чтобы статус кво профессионалов был бы установлен? Это не говоря о том, что сертификация вообще на сегодняшний момент – нонсенс. Нонсенс образовательный, то есть когда образовательная система сама сертифицирует свой продукт. Нонсенс в том, что такое продление сертификата врачебного специалиста предполагается раз в пять лет. На колбасу сертификат не может быть продлён: срок годности закончился – всё, значит, колбаса подлежит утилизации. Продление в этом случае срока годности – это осетрина второй свежести. Новый сертификат? Тогда получается, раз в пять лет человек должен соответствовать новым требованиям? Либо давайте договоримся – получил человек диплом и проходит повышение квалификации раз в пять лет, сертификат этот не двигается. То есть, вечная сертификация. Тогда зачем? Я уж молчу о том, что форма документа сама по себе не узаконена. Тем не менее, понимая все то, что происходит в медицинском пространстве, необходимо признать, что без разработки процедур сертификации в области клинической и медицинской психологии (потому что она имеет отношение к достаточно жёстко регламентируемым видам профессиональной деятельности) нельзя – это нужная вещь. Несмотря на то, что в первой части я сказал, что нас не больно-то там и ждут. И тогда ещё один вопрос – а тогда кто мы такие?
Спасибо.

[аплодисменты]

А.Н. Алёхин: Коллеги! Я восхищен таким знанием и, главное, донесением сути предмета до всех нас, и я очень сожалею, что многих наших преподавателей нет сегодня. По традиции нашего семинара доклад есть повод для дискуссии и поэтому, если есть у кого-то вопросы, давайте, пользуясь случаем, Михаила Алексеевича поспрашиваем.