Семинар памяти И.П. Лапина. Часть 1.
Алёхин Анатолий Николаевич (доктор медицинских наук, профессор, заведующий кафедрой клинической психологии РГПУ им. А.И. Герцена): Я хочу объявить об открытии очередного сезона наших научно-методических семинаров, которые стали уже традиционными и проводятся в стенах Герценовского университета. Сегодня у нас не совсем рутинное заседание, поскольку все вы знаете, что в августе от нас ушел Изяслав Петрович Лапин, постоянный участник, активный участник наших семинаров. И мы посвятили его памяти вот это издание материалов семинара по методологическим проблемам медицинской психологии. Это тексты семинаров, которые прошли с его участием. И сейчас я хотел бы наш семинар посвятить тому, чтобы мы просто вспомнили Изяслава Петровича, который прощался с нами в своей искренней манере, приказав никому никаких панихид и поминок, улыбнуться на прощание и помянуть его добрым словом. Я хочу, чтобы вы, мы все сегодня исполнили эту волю, и Ольга Геннадьевна расскажет нам немножко об Изяславе Петровиче того, чего не прочтешь в биографиях и стандартных справках. Ну и мы подготовили маленький фильм, документальный, который поможет нам вспомнить. Начинайте, пожалуйста, Ольга Геннадьевна.
См. также статью О.Г. Кенунен
в эл.науч.журнале "Медицинская психология в России"
"Памяти Изяслава Петровича Лапина. Несколько слов о феномене плацебо"
Кенунен Ольга Геннадьевна (кандидат биологических наук, доцент, доцент кафедры клинической психологии РГПУ им. А.И. Герцена): Уважаемые коллеги, я, прежде всего, хотела бы поблагодарить Анатолия Николаевича, коллег по кафедре за то, что сочли возможным и необходимым посвятить первый в этом учебном году методологический семинар памяти Изяслава Петровича. Да, действительно, в последние годы он был почти постоянным участником семинара. Во всяком случае, когда здоровье ему позволяло, он обязательно участвовал в работе семинаров, хотя все-таки он был психофармакологом, и все-таки, это, к сожалению, достаточно далеко, для меня по крайней мере, от психологии. Кроме того, я признательна, Анатолий Николаевич, вам за то, что вы дали возможность мне здесь поделиться своими воспоминаниями и, наверно, в первую очередь, даже своим образом.
Кто для меня Изяслав Петрович? А знала я его на протяжении почти 40 лет и достаточно близко. Я практически уверена, здесь нет второго такого человека, потому что работала я в его лаборатории. Мы встречались 5 дней в неделю в одном и том же месте, и общение было совсем не формальным. Когда я готовилась и думала, что же мне сказать сегодня здесь, это помогло мне самой разобраться в отношении к Изяславу Петровичу. Потому что, как вы понимаете, невозможно проработать бок о бок с человеком на протяжении стольких лет, чтобы отношения были просто идеальными. Отношения, прямо вам скажу, были очень разные, и у нас возникало немало причин для, так сказать, взаимных обид, претензий, по крайней мере с моей стороны это совершенно точно все это было. Но вот когда Изяслава Петровича не стало, стало понятно, что вообще-то это все была суета. И все эти поводы, которые давали основания для каких-то вот брюзжаний, недовольства - они только фактически оттеняют его образ. А это, безусловно, человек выдающийся, не только ученый, как написано в нашем объявлении, в повестке семинара («выдающийся ученый, основатель отечественной психофармакологии»), он человек был выдающийся. Что я имею в виду? Поскольку я выросла в лаборатории Изяслава Петровича, я не могу назвать его своим учителем, он был мой шеф, он был мой научный руководитель, в том числе формальный руководитель моей диссертации, но все мое взросление и человеческое, и профессиональное прошло в его лаборатории; под влиянием коллектива, который создан был им, но и конечно под влиянием его личности.
Много я от него переняла. Изяслав Петрович был педантом и часто говорил и нас учил «Вслушивайтесь в слова, что они изначально означают». Ну, вот что такое «выдающийся»? Это что? Да, что такое «выдающийся»? Это нечто выходящее существенно за пределы среднего. И вот если с этим мерилом мы подойдем к оценке личности Изяслава Петровича, то тут в полной мере это истинно так. Он был абсолютно неординарный человек. Он был яркой, многогранной личностью. Он был очень талантлив, и этот талант проявлялся в самых разных сферах. Я вернусь к началу, за что я, собственно говоря, по сути, благодарю Анатолия Николаевича в первую очередь - за предоставленную возможность здесь высказаться. Мало того что я в себе и в своем отношении к Изяславу Петровичу разобралась, у меня есть еще одна мысль. К сожалению, многие из здесь присутствующих, а особенно молодая часть аудитории, познакомились с Изяславом Петровичем уже в последние годы его жизни. А вы все знаете, что время – оно беспощадно, и чем дольше мы живем, тем больше остается отпечатков. Время меняет не только наш физический облик, поэтому мне бы очень хотелось бы (но я понимаю, время надо соблюдать и надолго не растекаться здесь), но очень хотелось бы рассказать вам о том, какой он был во всей своей красе, в пору своего расцвета.
А познакомилась я с ним без малого 40 лет назад, когда совсем девчонкой, мне еще не было 20 лет, студенткой 3 курса биологического факультета ЛГУ пришла в эту лабораторию, лабораторию психофармакологии, пришла и осталась там. С Изяславом Петровичем я познакомилась чуть позже, когда я первый раз там появилась, он был в очередной загранкомандировке. 1974 год – это время, старшие помнят, когда особо по заграницам не разъезжались. Это только особо выдающимся, можно сказать, такая привилегия предоставлялась. И вот совершенно четко помню тот момент, когда мы с ним столкнулись первый раз в коридоре.
Как я его воспринимала? Высокий, спортивного сложения, элегантный, с уже большой лысиной, высокий лоб … все это было… Взрослый человек для меня, то есть я бы так сказала, сейчас описала бы: моложавый мужчина. Хотя задумываюсь – тогда ему было 44 года. Что сейчас, с высоты моего возраста, 44 года для мужчины? Мужчина в самом расцвете сил. Вот этот портрет, замечательно, что он здесь, перед вами, потому что, может быть, немножко поймете, что я имею в виду. Он со мной поздоровался очень вежливо, очень ласково, я бы даже так сказала. Но при этом вот этими буравчиками… вот этот взгляд… прям вот так, как рентгеном насквозь. Видимо, я проверку прошла, поэтому так и задержалась надолго в этой лаборатории. Мягкая такая, пружинящая походка, причем практически всегда бегом. Вот это первое мое впечатление.
А я тогда уже знала, что это не только начальник мой непосредственный и главный, это выдающийся ученый. Вот это отношение, взгляд снизу вверх – оно вот как-то сразу сложилось, и в течение длительного времени, конечно, именно так я к нему относилась. Мое отношение к Изяславу Петровичу… я уже сказала, я не могу назвать его своим учителем, но мое отношение к нему… оно происходит, неразрывно связано с отношением к лаборатории вообще.
Справка такая: лаборатория психофармакологии была создана впервые в Советском Союзе, в ноябре 1960-го года в Институте имени Бехтерева. И первым, в течение 30 лет, то есть пока существовала лаборатория, бессменным ее руководителем как раз и был Изяслав Петрович. Дата его рождения – перед вами. И вы понимаете, что в 60-м году ему было 30 лет. И уже к этому времени нужно было себя проявить достаточно, чтобы занять такую должность. Он – активный был человек очень. Во-первых, он был спортсмен, потому что он был разносторонний очень, и таланты его были очень разные… Он был мастером спорта по легкой атлетике. И вот это в фигуре у него проявлялось: у него фигура была бегуна. И у него был такой все время стремительный шаг, он все время пружинящей походкой передвигался, и себя он называл спринтером, и это было, наверное, самое точное, прямо вот в яблочко определение самого себя. Он был спринтером во всем… И быстрый, энергичный, активный, налету буквально схватывал любую мысль в любой аудитории, до последнего, вот до последнего, коллеги, вы со мной, наверное, согласитесь… Когда он уже на последних семинарах присутствовал, во-первых, он всегда старался сесть на первые парты. Если это был ученый совет, он тоже сидел в первых рядах, это его была абсолютная манера – всегда сидеть в первых рядах, чтобы все слышать и четко все видеть. И так же точно он всегда первым на любом собрании поднимал руку и задавал вопрос. И вот даже здесь, когда вот этой скорости уже не осталось практически, мысль была еще столь же быстрой. Он точно так же точно налету схватывал суть. Другое дело, что пока он задавал вопрос… Ну, лично я могу про себя только говорить, я просто сидела, и, затаив дыхание, ждала: «Ну наконец-то, ну скажите, Изяслав Петрович, скорее уже вопрос». И когда этот вопрос звучал, тогда как раз было понятно – не в бровь, а в глаз. И это, конечно, достойно уважения и, конечно, поразительно. Сохранить скорость такую мысли…
Лаборатория была создана в 1960-м году. И, кстати, рекомендовали на должность руководителя этой лаборатории Изяслава Петровича выдающиеся люди: это Михаил Яковлевич Михельсон, известный фармаколог, токсиколог. Он, по-моему, занимал должность главного токсиколога Советской Армии, руководил лабораторией фармакологии в Институте Сеченова, работал в Институте токсикологии, занимался холинергией. Изяслав Петрович считал своим учителем академика Орбели и, будучи студентом, занимался исследованием, по-моему, сердца, то есть, физиологии сердца под его руководством. И Орбели, Михельсон – вот это те люди, которые, собственно говоря, рекомендовали молодого совершенно человека, тридцатилетнего на должность руководителя первой в стране лаборатории психофармакологии. Они же порекомендовали еще нескольких сотрудников, которые и составляли ядро этой лаборатории на протяжении многих лет. Основным таким, мозговым, интеллектуальным ядром лаборатории они и были. Коллектив лаборатории всегда был очень небольшим, 8-9 человек, и, главное, он был очень стабильным. Практически все, кто пришли, то есть основная часть, костяк лаборатории, они пришли в первые годы. Росла лаборатория, прирастала новыми сотрудниками, так скажем, естественным путем, потому что большая часть сотрудников – это были сотрудницы – женщины, женщины молодые. Одна уходила в декрет, и на ее место приходила другая. И она оставалась по выходе предыдущей своей коллеги, уходила в декрет и на ее место приходила следующая… И так мы, нарушив волю Изяслава Петровича, после его прощания собрались с моими старшими коллегами и все-таки помянули его. Вот они в шутку так говорили: кому кто из них обязан тем, что они в лаборатории оказались, и вся жизнь оказалась связанной с институтом Бехтерева, с этой лабораторией. Оказалось, что в конце концов во всем виновник был сын самой старшей из наших коллег. [смеется]
Коллектив был молодой, сплошь энтузиасты, люди были разные, с разным образованием, это были: врачи, биохимики, физиологи. Все говорили абсолютно на одном языке. Люди были увлеченные, много очень работали. Работа буквально кипела, иногда это в прямом смысле, потому что часть моих коллег занимались биохимическими исследованиями. И очень были теплые, семейные отношения, я бы сказала, внутри лаборатории. Большинство все-таки были женщинами, хотя обычно говорят, что в женском коллективе, без каких-то склок и раздоров не бывает. Ничего этого не было никогда. Наоборот, были, еще раз повторюсь, семейные отношения. Кто был на похоронах Изяслава Петровича из здесь присутствующих, может быть, слышали, как коллеги обращались к дочери Изяслава Петровича – по имени, Тонечка, хотя это вполне взрослая дама. Точно так же обращаются дети моих коллег к другим коллегам, называя их «тетя Ира», «тетя Майя», а среди этих детей уже лысые дядьки, извините. Это для того, чтобы просто охарактеризовать атмосферу, которая на протяжении всех лет была в лаборатории. И не зря, до сих пор поддерживаются такие взаимоотношения между всеми, кто работал в этой лаборатории, по телефону. Многие из них уже в весьма почтенном возрасте.
Конечно, были какие-то трения, так скажем, внутри, в том числе между коллективом и руководителем. Но когда дело доходило до общения с внешним миром, за пределами лаборатории, коллектив всегда представлял собой единое целое. Никогда какие-либо трения, недовольства начальством не выносились за стены лаборатории. Точно так же и когда пришел срок окончания существования лаборатории. Это случилось, когда Изяслав Петрович был в США, он два года был там по приглашению правительства США. Работал приглашенным исследователем, лектором. Тут много чего случилось, 1990-91-е года, социальные катаклизмы, и под это дело администрация Института воспользовалась возможностью и провела реорганизацию. И естественно, сотрудников склоняли к принятию соответствующих решения. Стояли все как один, абсолютно, единый коллектив. Коллектив в течение долгого времени пользовался славой самого интеллектуального подразделения в институте Бехтерева, и всему этому задавал тон руководитель. Подобрались люди замечательные, но если бы не было во главе такого человека как Изяслав Петрович, вряд ли бы состоялась сама лаборатория в таком виде, в котором я вам сейчас рассказываю.
Отношения были теплые, дружеские. Всегда отмечались в лаборатории хорошо праздники, Новый год, 8 марта, это уже обязательно. Обязательно все дни рождения отмечались и прочие личные события. Я вот, например, замуж выходила, работая в лаборатории. Интерес, поддержка и внимание со стороны лаборатории были такими, как от самых близких, родных людей. Изяслав Петрович всегда четко помнил даты, дни рождений. Он все помнил, и меня этим удивлял. Вот в последнюю нашу с ним встречу, а встречались в последнее время только тут, он всегда спрашивал, «как мама?» Дальше следовали два вопроса: как дочка, называя её по имени, и как мой внук. По имени, в этом, наверное, выражается и сам Изяслав Петрович, и его отношение к семье, к своим родителям, к детям. Он рано потерял отца, достаточно рано, и воспитывался мамой и тётей, и я прекрасно это помню. Он очень любил, нежно относился к обеим женщинам и до последнего их дня о них заботился.
Интеллектуально, конечно, лидировал Изяслав Петрович. Он хорошо знал языки, именно поэтому так часто бывал в загранкомандировках. Он свободно владел английским, он читал и мог объясниться на немецком, в разной степени владел французским, итальянским, польским. У него память, видимо, была очень хорошая. Ухо чуткое, музыкальное, потому что он в свое время закончил музыкальную школу и рассказывал (я не помню в деталях, не хочу врать) о том, как он получал премию в каком-то конкурсе молодых дарований, и, по-моему, он получал эту премию из рук Шостаковича.
Вообще у Изяслава Петровича обширнейший был круг знакомых. И среди них очень много людей с известными именами. Витьку Корчного он обыгрывал во Дворце пионеров и очень гордился этим. Никому не проигрывал Корчной, а вот ему – Славе Лапину на тот момент проигрывал.
Он гордился дружескими отношениями с Андреем Дмитриевичем Сахаровым. По-моему, это знакомство и такие близкие отношения происходили, так скажем, через жену Сахарова Елену Боннэр, с которой они учились вместе. Изяслав Петрович и Боннэр учились вместе в мединституте. Среди выдающихся друзей, знакомых Изяслава Петровича известнейшие учёные: Джулиус Аксельрод – нобелевский лауреат, Соломон Снайдер – выдающийся фармаколог, Ганс Селье, с которым Изяслав Петрович переписывался и мне говорил: «Вот, у меня здесь лежит письмо от Селье». Я со своего профессионального детства знаю, как произносить фамилию Макса Лю́шера, потому что с Лю́шером Изяслав Петрович тоже переписывался и там ему задавал вопрос, как правильно произносить фамилию. Портреты этих людей висели на стене в кабинете Изяслава Петровича, и он не уставал рассказывать о каждом из них своим многочисленным посетителям.
Вы меня простите, если я затягиваю, но, по-моему, такие вещи.… По-разному к этому можно относиться, и мы к этому по-разному относились, рассматривая это как такое бахвальство, хвастовство. С другой стороны - это проявление личности Изяслава Петровича. Его активность – неотъемлемая его характеристика. Он очень активный и в физическом отношении, и в плане социальном. В 16 лет, когда в 1946 году было принято постановление ЦК ВКП(б) о запрете публикаций Зощенко, 16-летний подросток Изяслав Петрович узнал, где живёт Зощенко, пришёл к нему, позвонил в дверь и выразил ему свою поддержку. Понимаете, такая иллюстрация. Может быть, это такой частный пример… Но за ним отражение его характера. Именно поэтому у него такое богатство в отношении общения с людьми.
Недавно я слушала физика, не буду тратить время, чтобы вспомнить его фамилию, в цикле «Академия». Он рассказывал о своей биографии, о своём детстве, и, вот, он говорил, что с детства, с юности его влекли яркие незаурядные личности, потому что он от них учился. Вот, я думаю, что у Изяслава Петровича было то же самое.
Интеллигентный очень человек, педант, эстет! Он абсолютно был беззащитен, я бы так сказала, перед грубостью и хамством, и очень собой был не доволен, когда в таких ситуациях он пасовал. Очень был собой не доволен. Но, я вспомнила и хочу с Вами поделится о таком достаточно забавном случае. При всех тех характеристиках, которые я только что в адрес Изяслава Петровича произнесла, это будет таким штрихом, выдающимся из общей тональности. В один день рабочий все сидят по своим комнатам, все занимаются экспериментом в лаборатории. Такая деловая тишина. И вдруг из кабинета шефа раздаются какие-то вопли невероятные. Естественно, дамы, девушки… мы потихонечку выглядываем в коридор, видим, как открываются, я вижу, как открываются двери, высовываются изумлённые лица, молча всё это происходит. А из шефского кабинета разносится не просто беседа на повышенных тонах, а отборный мат. Причём так, что трясутся стены лаборатории. Оказалось, что они выясняют отношения с моим научным руководителем, с моим учителем Евгением Львовичем Щелкуновым. Но все мы, так сказать, также тихонечко ретировались, дверцы прикрыли, и через некоторое время в наш общий с Щелкуновым кабинет он вкатился красный, как рак, и хохочущий. Рассказал мне причину, по которой они выясняли отношения. Но и удивительно то, что это никоим образом не отразилось на их взаимоотношениях. Никоим образом! Они выяснили отношения, и всё на этом закончилось. И более того Евгений Львович Щелкунов ушёл рано, трагически, неожиданно. И много лет с тех пор прошло, больше 25 лет. В этом году в феврале ему бы исполнилось 80 лет. И когда здесь мы встретились с Изяславом Петровичем, наверно, в марте, он сказал: «Да, мы с Тонечкой вспомнили Евгения Львовича». И он помнил дату его рождения в течение всех этих лет.
Ну, не хочу вас утомлять, я действительно могла бы рассказать ещё много чего. В Википедии уже выложена страничка, посвящённая Изяславу Петровичу, на сайте института Бехтерева был выложен некролог. О нем пишут как о крупном ученом, одном из основоположников отечественной психофармакологии. Я хочу здесь внести уточнение. Это безусловно так, но он был фармакологом, психофармакологом с мировым именем. И сложилось это имя, сложился авторитет его очень давно. И не зря уже в 1974 году он был уже очень известным человеком. Он был соавтором серотониновой гипотезы депрессии, в 1969 году в Lanzet была опубликована маленькая заметочка в соавторстве с Гришей Оксенкругом, который сегодня профессорствует в Бостоне.
Изяслав Петрович любил себя называть еще отцом или дедушкой Прозака. Вот по этому поводу. Он был первый, кто начал изучать, исследовать нейроактивность кинуренинов. Сейчас эти исследования идут в разных лабораториях мира. Он был лёгкий, даже не легкий, а замечательный, яркий лектор. Он себя называл не только фармакологом, он подчеркивал: он врач. И не только потому, что он закончил мединститут. Он консультировал и как врач, и как клинический психофармаколог. Он считал себя психологом, и, в общем-то, наверное это так. И его интерес к нашим семинарам — это уже не случайно. В течение ряда лет он преподавал психофармакологию в «большом университете» на психологическом факультете. С коллегами из института Лесгафта консультировал как врач, клинический психофармаколог и психолог сборную. Тут, извините, не знаю, как точно сказать: может, это была сборная России или сборная города по легкой атлетике. Он, в общем, вел практическую деятельность.
Он замечательно знал, чувствовал музыку, любил классическую музыку, и не зря его внук, младший внук –– уже известный музыкант. Он находил способ выразить себя через рисование. Насколько я знаю, сотрудники лаборатории иногда в качестве подарка получали его миниатюры, и картины его выставлялись, я знаю, в Доме ученых, и, по-моему, даже была его персональная выставка. Он занимался не только легкой атлетикой, он занимался альпинизмом, плаванием. То есть сферы реализации, так скажем, его энергии –– они самые различные.
Он был прекрасный лектор. В его расцвете все его выступления (лекции ли, доклады) всегда собирали полные аудитории. Он умел говорить легко, остроумно. У него среди друзей есть писатель Игорь Губерман. У Изяслава Петровича (благо, память у него была, видимо, совершенно безразмерная, он легко все это запоминал) на любые случаи были эти самые «дадзыбао», так это у нас называлось в лаборатории, или то, что называется у самого Губермана «Гарики на каждый день». Он ими просто сыпал на каждом шагу. Он умел рассказывать легко и просто о сложных вещах. Иными словами, лектор он был блестящий. И вот потребность в общении, потребность в общении, в выходе своей творческой энергии в конце его жизни, когда уже физически ему это было как-то трудно реализовывать (на работу в Институт Бехтерева, все вы, наверное, знаете, где он находится, доехать было очень сложно), эта потребность сохранялась. Он приходил сюда несмотря на то, что сил оставалось все меньше и меньше. Видно было, как с каждым разом ему это все с большим трудом давалось, но потребность в общении –– она была у него до последних дней.
И он много стал писать, писал он так же легко, как и говорил, не каждому, к сожалению, это дано. Кто-то много и легко говорит и совершенно не может писать. Кто-то пишет, но говорить не может. У Изяслава Петровича это сочеталась совершенно замечательно: как легко говорил, так и легко писал. Написал он много, и, кстати, в Википедии его представляют не только как выдающегося психофармаколога, но и писателя. И это неспроста, он написал много. К сожалению, к моему великому сожалению, к сожалению моих коллег по отделению теперь в Институте Бехтерева, он не написал главной книги. Мы очень просили все, склоняли его написать. Это учебник по психофармакологии. Такого учебника, к сожалению, до сих пор нет. А уж кому как не Изяславу Петровичу с его вот этим Божьим даром написать! Но – нет.
Но, тем ни менее, когда мне приходится читать нашим студентам курс по психофармакологии, я с удовольствием и активно им рекомендую одну из его замечательных работ: «Плацебо и терапия». Тему плацебо, плацебо-реакции Изяслав Петрович вместе с Юрием Львовичем Нуллером начали исследовать, заниматься ею у нас в отечестве, я думаю, первыми. И вот «Плацебо и терапия» –– лучшее, на мой взгляд, издание, посвященное вопросу влияния психологических факторов на любые лечебные эффекты любых видов терапии. Написано легко, ярко, его общая эрудиция в полный рост проявляется.
Был человек абсолютно незаурядный, непростой, неоднозначный. Умел и любил быть неповторимым, и ему это удавалось до последнего дня.
Еще напоследок хочу сказать. Вы, наверное, уже поняли, что мое отношение к Изяславу Петровичу прошло определенную эволюцию, и вот последнее (это в связи с сегодняшним выступлением) –– некоторая систематизация. Думая, что́ я вам сегодня могу рассказать и что́ хотелось бы, представляя себе невольно образ Изяслава Петровича, я несколько раз ловила себя на том, что я улыбаюсь, и вот это наверное самое главное.
Светлая ему память.
А.Н. Алёхин: Спасибо, Ольга Геннадьевна. А сейчас, через некоторое время, мы сможем вспомнить, услышать голос и еще раз убедиться в том, насколько, на мой взгляд, действительно человек Изяслав Петрович, и как нам всем повезло, что мы были с ним знакомы.
Запись фрагментов семинара с участием Изяслава Петровича Лапина
А.Н. Алёхин: Ну вот, человека нет рядом, а голос его рядом…
Жизнь продолжается, и работа наша продолжается. И я хотел бы сказать, что у нашего замечательного Бориса Вениаминовича, вдохновителя, организатора и непременного участника нашего семинара скоро день рождения. И, пользуясь случаем, я хочу поздравить его от имени всех нас [аплодисменты], а вот этот вот подарок я специально приготовил, чтобы Борис Вениаминович, не заморачиваясь с компьютером, писал бы воспоминания о лаборатории.
Продолжение >>>
См. также статью О.Г. Кенунен
в эл.науч.журнале "Медицинская психология в России"
"Памяти Изяслава Петровича Лапина. Несколько слов о феномене плацебо"
Кенунен Ольга Геннадьевна (кандидат биологических наук, доцент, доцент кафедры клинической психологии РГПУ им. А.И. Герцена): Уважаемые коллеги, я, прежде всего, хотела бы поблагодарить Анатолия Николаевича, коллег по кафедре за то, что сочли возможным и необходимым посвятить первый в этом учебном году методологический семинар памяти Изяслава Петровича. Да, действительно, в последние годы он был почти постоянным участником семинара. Во всяком случае, когда здоровье ему позволяло, он обязательно участвовал в работе семинаров, хотя все-таки он был психофармакологом, и все-таки, это, к сожалению, достаточно далеко, для меня по крайней мере, от психологии. Кроме того, я признательна, Анатолий Николаевич, вам за то, что вы дали возможность мне здесь поделиться своими воспоминаниями и, наверно, в первую очередь, даже своим образом.
Кто для меня Изяслав Петрович? А знала я его на протяжении почти 40 лет и достаточно близко. Я практически уверена, здесь нет второго такого человека, потому что работала я в его лаборатории. Мы встречались 5 дней в неделю в одном и том же месте, и общение было совсем не формальным. Когда я готовилась и думала, что же мне сказать сегодня здесь, это помогло мне самой разобраться в отношении к Изяславу Петровичу. Потому что, как вы понимаете, невозможно проработать бок о бок с человеком на протяжении стольких лет, чтобы отношения были просто идеальными. Отношения, прямо вам скажу, были очень разные, и у нас возникало немало причин для, так сказать, взаимных обид, претензий, по крайней мере с моей стороны это совершенно точно все это было. Но вот когда Изяслава Петровича не стало, стало понятно, что вообще-то это все была суета. И все эти поводы, которые давали основания для каких-то вот брюзжаний, недовольства - они только фактически оттеняют его образ. А это, безусловно, человек выдающийся, не только ученый, как написано в нашем объявлении, в повестке семинара («выдающийся ученый, основатель отечественной психофармакологии»), он человек был выдающийся. Что я имею в виду? Поскольку я выросла в лаборатории Изяслава Петровича, я не могу назвать его своим учителем, он был мой шеф, он был мой научный руководитель, в том числе формальный руководитель моей диссертации, но все мое взросление и человеческое, и профессиональное прошло в его лаборатории; под влиянием коллектива, который создан был им, но и конечно под влиянием его личности.
Много я от него переняла. Изяслав Петрович был педантом и часто говорил и нас учил «Вслушивайтесь в слова, что они изначально означают». Ну, вот что такое «выдающийся»? Это что? Да, что такое «выдающийся»? Это нечто выходящее существенно за пределы среднего. И вот если с этим мерилом мы подойдем к оценке личности Изяслава Петровича, то тут в полной мере это истинно так. Он был абсолютно неординарный человек. Он был яркой, многогранной личностью. Он был очень талантлив, и этот талант проявлялся в самых разных сферах. Я вернусь к началу, за что я, собственно говоря, по сути, благодарю Анатолия Николаевича в первую очередь - за предоставленную возможность здесь высказаться. Мало того что я в себе и в своем отношении к Изяславу Петровичу разобралась, у меня есть еще одна мысль. К сожалению, многие из здесь присутствующих, а особенно молодая часть аудитории, познакомились с Изяславом Петровичем уже в последние годы его жизни. А вы все знаете, что время – оно беспощадно, и чем дольше мы живем, тем больше остается отпечатков. Время меняет не только наш физический облик, поэтому мне бы очень хотелось бы (но я понимаю, время надо соблюдать и надолго не растекаться здесь), но очень хотелось бы рассказать вам о том, какой он был во всей своей красе, в пору своего расцвета.
А познакомилась я с ним без малого 40 лет назад, когда совсем девчонкой, мне еще не было 20 лет, студенткой 3 курса биологического факультета ЛГУ пришла в эту лабораторию, лабораторию психофармакологии, пришла и осталась там. С Изяславом Петровичем я познакомилась чуть позже, когда я первый раз там появилась, он был в очередной загранкомандировке. 1974 год – это время, старшие помнят, когда особо по заграницам не разъезжались. Это только особо выдающимся, можно сказать, такая привилегия предоставлялась. И вот совершенно четко помню тот момент, когда мы с ним столкнулись первый раз в коридоре.
Как я его воспринимала? Высокий, спортивного сложения, элегантный, с уже большой лысиной, высокий лоб … все это было… Взрослый человек для меня, то есть я бы так сказала, сейчас описала бы: моложавый мужчина. Хотя задумываюсь – тогда ему было 44 года. Что сейчас, с высоты моего возраста, 44 года для мужчины? Мужчина в самом расцвете сил. Вот этот портрет, замечательно, что он здесь, перед вами, потому что, может быть, немножко поймете, что я имею в виду. Он со мной поздоровался очень вежливо, очень ласково, я бы даже так сказала. Но при этом вот этими буравчиками… вот этот взгляд… прям вот так, как рентгеном насквозь. Видимо, я проверку прошла, поэтому так и задержалась надолго в этой лаборатории. Мягкая такая, пружинящая походка, причем практически всегда бегом. Вот это первое мое впечатление.
А я тогда уже знала, что это не только начальник мой непосредственный и главный, это выдающийся ученый. Вот это отношение, взгляд снизу вверх – оно вот как-то сразу сложилось, и в течение длительного времени, конечно, именно так я к нему относилась. Мое отношение к Изяславу Петровичу… я уже сказала, я не могу назвать его своим учителем, но мое отношение к нему… оно происходит, неразрывно связано с отношением к лаборатории вообще.
Справка такая: лаборатория психофармакологии была создана впервые в Советском Союзе, в ноябре 1960-го года в Институте имени Бехтерева. И первым, в течение 30 лет, то есть пока существовала лаборатория, бессменным ее руководителем как раз и был Изяслав Петрович. Дата его рождения – перед вами. И вы понимаете, что в 60-м году ему было 30 лет. И уже к этому времени нужно было себя проявить достаточно, чтобы занять такую должность. Он – активный был человек очень. Во-первых, он был спортсмен, потому что он был разносторонний очень, и таланты его были очень разные… Он был мастером спорта по легкой атлетике. И вот это в фигуре у него проявлялось: у него фигура была бегуна. И у него был такой все время стремительный шаг, он все время пружинящей походкой передвигался, и себя он называл спринтером, и это было, наверное, самое точное, прямо вот в яблочко определение самого себя. Он был спринтером во всем… И быстрый, энергичный, активный, налету буквально схватывал любую мысль в любой аудитории, до последнего, вот до последнего, коллеги, вы со мной, наверное, согласитесь… Когда он уже на последних семинарах присутствовал, во-первых, он всегда старался сесть на первые парты. Если это был ученый совет, он тоже сидел в первых рядах, это его была абсолютная манера – всегда сидеть в первых рядах, чтобы все слышать и четко все видеть. И так же точно он всегда первым на любом собрании поднимал руку и задавал вопрос. И вот даже здесь, когда вот этой скорости уже не осталось практически, мысль была еще столь же быстрой. Он точно так же точно налету схватывал суть. Другое дело, что пока он задавал вопрос… Ну, лично я могу про себя только говорить, я просто сидела, и, затаив дыхание, ждала: «Ну наконец-то, ну скажите, Изяслав Петрович, скорее уже вопрос». И когда этот вопрос звучал, тогда как раз было понятно – не в бровь, а в глаз. И это, конечно, достойно уважения и, конечно, поразительно. Сохранить скорость такую мысли…
Лаборатория была создана в 1960-м году. И, кстати, рекомендовали на должность руководителя этой лаборатории Изяслава Петровича выдающиеся люди: это Михаил Яковлевич Михельсон, известный фармаколог, токсиколог. Он, по-моему, занимал должность главного токсиколога Советской Армии, руководил лабораторией фармакологии в Институте Сеченова, работал в Институте токсикологии, занимался холинергией. Изяслав Петрович считал своим учителем академика Орбели и, будучи студентом, занимался исследованием, по-моему, сердца, то есть, физиологии сердца под его руководством. И Орбели, Михельсон – вот это те люди, которые, собственно говоря, рекомендовали молодого совершенно человека, тридцатилетнего на должность руководителя первой в стране лаборатории психофармакологии. Они же порекомендовали еще нескольких сотрудников, которые и составляли ядро этой лаборатории на протяжении многих лет. Основным таким, мозговым, интеллектуальным ядром лаборатории они и были. Коллектив лаборатории всегда был очень небольшим, 8-9 человек, и, главное, он был очень стабильным. Практически все, кто пришли, то есть основная часть, костяк лаборатории, они пришли в первые годы. Росла лаборатория, прирастала новыми сотрудниками, так скажем, естественным путем, потому что большая часть сотрудников – это были сотрудницы – женщины, женщины молодые. Одна уходила в декрет, и на ее место приходила другая. И она оставалась по выходе предыдущей своей коллеги, уходила в декрет и на ее место приходила следующая… И так мы, нарушив волю Изяслава Петровича, после его прощания собрались с моими старшими коллегами и все-таки помянули его. Вот они в шутку так говорили: кому кто из них обязан тем, что они в лаборатории оказались, и вся жизнь оказалась связанной с институтом Бехтерева, с этой лабораторией. Оказалось, что в конце концов во всем виновник был сын самой старшей из наших коллег. [смеется]
Коллектив был молодой, сплошь энтузиасты, люди были разные, с разным образованием, это были: врачи, биохимики, физиологи. Все говорили абсолютно на одном языке. Люди были увлеченные, много очень работали. Работа буквально кипела, иногда это в прямом смысле, потому что часть моих коллег занимались биохимическими исследованиями. И очень были теплые, семейные отношения, я бы сказала, внутри лаборатории. Большинство все-таки были женщинами, хотя обычно говорят, что в женском коллективе, без каких-то склок и раздоров не бывает. Ничего этого не было никогда. Наоборот, были, еще раз повторюсь, семейные отношения. Кто был на похоронах Изяслава Петровича из здесь присутствующих, может быть, слышали, как коллеги обращались к дочери Изяслава Петровича – по имени, Тонечка, хотя это вполне взрослая дама. Точно так же обращаются дети моих коллег к другим коллегам, называя их «тетя Ира», «тетя Майя», а среди этих детей уже лысые дядьки, извините. Это для того, чтобы просто охарактеризовать атмосферу, которая на протяжении всех лет была в лаборатории. И не зря, до сих пор поддерживаются такие взаимоотношения между всеми, кто работал в этой лаборатории, по телефону. Многие из них уже в весьма почтенном возрасте.
Конечно, были какие-то трения, так скажем, внутри, в том числе между коллективом и руководителем. Но когда дело доходило до общения с внешним миром, за пределами лаборатории, коллектив всегда представлял собой единое целое. Никогда какие-либо трения, недовольства начальством не выносились за стены лаборатории. Точно так же и когда пришел срок окончания существования лаборатории. Это случилось, когда Изяслав Петрович был в США, он два года был там по приглашению правительства США. Работал приглашенным исследователем, лектором. Тут много чего случилось, 1990-91-е года, социальные катаклизмы, и под это дело администрация Института воспользовалась возможностью и провела реорганизацию. И естественно, сотрудников склоняли к принятию соответствующих решения. Стояли все как один, абсолютно, единый коллектив. Коллектив в течение долгого времени пользовался славой самого интеллектуального подразделения в институте Бехтерева, и всему этому задавал тон руководитель. Подобрались люди замечательные, но если бы не было во главе такого человека как Изяслав Петрович, вряд ли бы состоялась сама лаборатория в таком виде, в котором я вам сейчас рассказываю.
Отношения были теплые, дружеские. Всегда отмечались в лаборатории хорошо праздники, Новый год, 8 марта, это уже обязательно. Обязательно все дни рождения отмечались и прочие личные события. Я вот, например, замуж выходила, работая в лаборатории. Интерес, поддержка и внимание со стороны лаборатории были такими, как от самых близких, родных людей. Изяслав Петрович всегда четко помнил даты, дни рождений. Он все помнил, и меня этим удивлял. Вот в последнюю нашу с ним встречу, а встречались в последнее время только тут, он всегда спрашивал, «как мама?» Дальше следовали два вопроса: как дочка, называя её по имени, и как мой внук. По имени, в этом, наверное, выражается и сам Изяслав Петрович, и его отношение к семье, к своим родителям, к детям. Он рано потерял отца, достаточно рано, и воспитывался мамой и тётей, и я прекрасно это помню. Он очень любил, нежно относился к обеим женщинам и до последнего их дня о них заботился.
Интеллектуально, конечно, лидировал Изяслав Петрович. Он хорошо знал языки, именно поэтому так часто бывал в загранкомандировках. Он свободно владел английским, он читал и мог объясниться на немецком, в разной степени владел французским, итальянским, польским. У него память, видимо, была очень хорошая. Ухо чуткое, музыкальное, потому что он в свое время закончил музыкальную школу и рассказывал (я не помню в деталях, не хочу врать) о том, как он получал премию в каком-то конкурсе молодых дарований, и, по-моему, он получал эту премию из рук Шостаковича.
Вообще у Изяслава Петровича обширнейший был круг знакомых. И среди них очень много людей с известными именами. Витьку Корчного он обыгрывал во Дворце пионеров и очень гордился этим. Никому не проигрывал Корчной, а вот ему – Славе Лапину на тот момент проигрывал.
Он гордился дружескими отношениями с Андреем Дмитриевичем Сахаровым. По-моему, это знакомство и такие близкие отношения происходили, так скажем, через жену Сахарова Елену Боннэр, с которой они учились вместе. Изяслав Петрович и Боннэр учились вместе в мединституте. Среди выдающихся друзей, знакомых Изяслава Петровича известнейшие учёные: Джулиус Аксельрод – нобелевский лауреат, Соломон Снайдер – выдающийся фармаколог, Ганс Селье, с которым Изяслав Петрович переписывался и мне говорил: «Вот, у меня здесь лежит письмо от Селье». Я со своего профессионального детства знаю, как произносить фамилию Макса Лю́шера, потому что с Лю́шером Изяслав Петрович тоже переписывался и там ему задавал вопрос, как правильно произносить фамилию. Портреты этих людей висели на стене в кабинете Изяслава Петровича, и он не уставал рассказывать о каждом из них своим многочисленным посетителям.
Вы меня простите, если я затягиваю, но, по-моему, такие вещи.… По-разному к этому можно относиться, и мы к этому по-разному относились, рассматривая это как такое бахвальство, хвастовство. С другой стороны - это проявление личности Изяслава Петровича. Его активность – неотъемлемая его характеристика. Он очень активный и в физическом отношении, и в плане социальном. В 16 лет, когда в 1946 году было принято постановление ЦК ВКП(б) о запрете публикаций Зощенко, 16-летний подросток Изяслав Петрович узнал, где живёт Зощенко, пришёл к нему, позвонил в дверь и выразил ему свою поддержку. Понимаете, такая иллюстрация. Может быть, это такой частный пример… Но за ним отражение его характера. Именно поэтому у него такое богатство в отношении общения с людьми.
Недавно я слушала физика, не буду тратить время, чтобы вспомнить его фамилию, в цикле «Академия». Он рассказывал о своей биографии, о своём детстве, и, вот, он говорил, что с детства, с юности его влекли яркие незаурядные личности, потому что он от них учился. Вот, я думаю, что у Изяслава Петровича было то же самое.
Интеллигентный очень человек, педант, эстет! Он абсолютно был беззащитен, я бы так сказала, перед грубостью и хамством, и очень собой был не доволен, когда в таких ситуациях он пасовал. Очень был собой не доволен. Но, я вспомнила и хочу с Вами поделится о таком достаточно забавном случае. При всех тех характеристиках, которые я только что в адрес Изяслава Петровича произнесла, это будет таким штрихом, выдающимся из общей тональности. В один день рабочий все сидят по своим комнатам, все занимаются экспериментом в лаборатории. Такая деловая тишина. И вдруг из кабинета шефа раздаются какие-то вопли невероятные. Естественно, дамы, девушки… мы потихонечку выглядываем в коридор, видим, как открываются, я вижу, как открываются двери, высовываются изумлённые лица, молча всё это происходит. А из шефского кабинета разносится не просто беседа на повышенных тонах, а отборный мат. Причём так, что трясутся стены лаборатории. Оказалось, что они выясняют отношения с моим научным руководителем, с моим учителем Евгением Львовичем Щелкуновым. Но все мы, так сказать, также тихонечко ретировались, дверцы прикрыли, и через некоторое время в наш общий с Щелкуновым кабинет он вкатился красный, как рак, и хохочущий. Рассказал мне причину, по которой они выясняли отношения. Но и удивительно то, что это никоим образом не отразилось на их взаимоотношениях. Никоим образом! Они выяснили отношения, и всё на этом закончилось. И более того Евгений Львович Щелкунов ушёл рано, трагически, неожиданно. И много лет с тех пор прошло, больше 25 лет. В этом году в феврале ему бы исполнилось 80 лет. И когда здесь мы встретились с Изяславом Петровичем, наверно, в марте, он сказал: «Да, мы с Тонечкой вспомнили Евгения Львовича». И он помнил дату его рождения в течение всех этих лет.
Ну, не хочу вас утомлять, я действительно могла бы рассказать ещё много чего. В Википедии уже выложена страничка, посвящённая Изяславу Петровичу, на сайте института Бехтерева был выложен некролог. О нем пишут как о крупном ученом, одном из основоположников отечественной психофармакологии. Я хочу здесь внести уточнение. Это безусловно так, но он был фармакологом, психофармакологом с мировым именем. И сложилось это имя, сложился авторитет его очень давно. И не зря уже в 1974 году он был уже очень известным человеком. Он был соавтором серотониновой гипотезы депрессии, в 1969 году в Lanzet была опубликована маленькая заметочка в соавторстве с Гришей Оксенкругом, который сегодня профессорствует в Бостоне.
Изяслав Петрович любил себя называть еще отцом или дедушкой Прозака. Вот по этому поводу. Он был первый, кто начал изучать, исследовать нейроактивность кинуренинов. Сейчас эти исследования идут в разных лабораториях мира. Он был лёгкий, даже не легкий, а замечательный, яркий лектор. Он себя называл не только фармакологом, он подчеркивал: он врач. И не только потому, что он закончил мединститут. Он консультировал и как врач, и как клинический психофармаколог. Он считал себя психологом, и, в общем-то, наверное это так. И его интерес к нашим семинарам — это уже не случайно. В течение ряда лет он преподавал психофармакологию в «большом университете» на психологическом факультете. С коллегами из института Лесгафта консультировал как врач, клинический психофармаколог и психолог сборную. Тут, извините, не знаю, как точно сказать: может, это была сборная России или сборная города по легкой атлетике. Он, в общем, вел практическую деятельность.
Он замечательно знал, чувствовал музыку, любил классическую музыку, и не зря его внук, младший внук –– уже известный музыкант. Он находил способ выразить себя через рисование. Насколько я знаю, сотрудники лаборатории иногда в качестве подарка получали его миниатюры, и картины его выставлялись, я знаю, в Доме ученых, и, по-моему, даже была его персональная выставка. Он занимался не только легкой атлетикой, он занимался альпинизмом, плаванием. То есть сферы реализации, так скажем, его энергии –– они самые различные.
Он был прекрасный лектор. В его расцвете все его выступления (лекции ли, доклады) всегда собирали полные аудитории. Он умел говорить легко, остроумно. У него среди друзей есть писатель Игорь Губерман. У Изяслава Петровича (благо, память у него была, видимо, совершенно безразмерная, он легко все это запоминал) на любые случаи были эти самые «дадзыбао», так это у нас называлось в лаборатории, или то, что называется у самого Губермана «Гарики на каждый день». Он ими просто сыпал на каждом шагу. Он умел рассказывать легко и просто о сложных вещах. Иными словами, лектор он был блестящий. И вот потребность в общении, потребность в общении, в выходе своей творческой энергии в конце его жизни, когда уже физически ему это было как-то трудно реализовывать (на работу в Институт Бехтерева, все вы, наверное, знаете, где он находится, доехать было очень сложно), эта потребность сохранялась. Он приходил сюда несмотря на то, что сил оставалось все меньше и меньше. Видно было, как с каждым разом ему это все с большим трудом давалось, но потребность в общении –– она была у него до последних дней.
И он много стал писать, писал он так же легко, как и говорил, не каждому, к сожалению, это дано. Кто-то много и легко говорит и совершенно не может писать. Кто-то пишет, но говорить не может. У Изяслава Петровича это сочеталась совершенно замечательно: как легко говорил, так и легко писал. Написал он много, и, кстати, в Википедии его представляют не только как выдающегося психофармаколога, но и писателя. И это неспроста, он написал много. К сожалению, к моему великому сожалению, к сожалению моих коллег по отделению теперь в Институте Бехтерева, он не написал главной книги. Мы очень просили все, склоняли его написать. Это учебник по психофармакологии. Такого учебника, к сожалению, до сих пор нет. А уж кому как не Изяславу Петровичу с его вот этим Божьим даром написать! Но – нет.
Но, тем ни менее, когда мне приходится читать нашим студентам курс по психофармакологии, я с удовольствием и активно им рекомендую одну из его замечательных работ: «Плацебо и терапия». Тему плацебо, плацебо-реакции Изяслав Петрович вместе с Юрием Львовичем Нуллером начали исследовать, заниматься ею у нас в отечестве, я думаю, первыми. И вот «Плацебо и терапия» –– лучшее, на мой взгляд, издание, посвященное вопросу влияния психологических факторов на любые лечебные эффекты любых видов терапии. Написано легко, ярко, его общая эрудиция в полный рост проявляется.
Был человек абсолютно незаурядный, непростой, неоднозначный. Умел и любил быть неповторимым, и ему это удавалось до последнего дня.
Еще напоследок хочу сказать. Вы, наверное, уже поняли, что мое отношение к Изяславу Петровичу прошло определенную эволюцию, и вот последнее (это в связи с сегодняшним выступлением) –– некоторая систематизация. Думая, что́ я вам сегодня могу рассказать и что́ хотелось бы, представляя себе невольно образ Изяслава Петровича, я несколько раз ловила себя на том, что я улыбаюсь, и вот это наверное самое главное.
Светлая ему память.
А.Н. Алёхин: Спасибо, Ольга Геннадьевна. А сейчас, через некоторое время, мы сможем вспомнить, услышать голос и еще раз убедиться в том, насколько, на мой взгляд, действительно человек Изяслав Петрович, и как нам всем повезло, что мы были с ним знакомы.
Запись фрагментов семинара с участием Изяслава Петровича Лапина
А.Н. Алёхин: Ну вот, человека нет рядом, а голос его рядом…
Жизнь продолжается, и работа наша продолжается. И я хотел бы сказать, что у нашего замечательного Бориса Вениаминовича, вдохновителя, организатора и непременного участника нашего семинара скоро день рождения. И, пользуясь случаем, я хочу поздравить его от имени всех нас [аплодисменты], а вот этот вот подарок я специально приготовил, чтобы Борис Вениаминович, не заморачиваясь с компьютером, писал бы воспоминания о лаборатории.
Продолжение >>>