Понедельник, 14.10.2024, 01:21 | Приветствую Вас Гость | Регистрация | Вход

Научно-методический семинар 26.04.2011. Часть 3.

А.Н. Алёхин: А теперь позвольте мне выразить, наверное, общее мнение, и поблагодарить Михаила Алексеевича за доклад. Поскольку на глубокую проработку таких бюрократических документов мало у кого хватает терпения. Какие есть вопросы, коллеги?
Е.А. Трифонова: Я должна присоединиться, конечно, к благодарности. У Вас в одном из слайдов был вопрос такой извечный «Что делать?». А вот у меня второй извечный вопрос: «Кто виноват?», в чем причина такой сложившейся ситуации? И почему обнаруживаются такие сложности в тот момент, когда стандарт принят уже?
М.А. Беребин: Может быть, я не отвечу впрямую на Ваш вопрос, потому что я не знаю ответа на него. У нас в университете, очень большой университете, 50000 студентов и 38 уже факультетов, столкнулись с такой ситуацией, что Министерство образования не подготовило ряд стандартов по специальностям, прежде всего оборонного значения, не установило соответствия между программами бакалавриата и магистратуры. В итоге целый ряд важнейших направлений подготовки не имеет нормативного обеспечения на уровне стандарта. У нас есть стандарт, и мне коллеги говорят, что «ты в лучшем положении». Если мы «в лучшем положении», то представьте, что там происходит.
Второе, я действительно не знаю, как тогда обсуждалась принципиальная позиция по стандарту третьего поколения, тем более что эта ситуация длится с 2009 года. Я уже озвучил: в ноябре 2010 года этот вопрос обсуждался, были внесены предложения, но стандарт получился такой, какой получился. В конце концов, 13 апреля должна была состояться ещё одна рабочая группа по обсуждению стандарта, у нас было подготовлено множество замечаний, предложений пошаговых. Эта встреча не состоялась. Насколько я знаю, следующая опция, которая сейчас рассматривается, это выдвижение сразу готовой образовательной программы, то есть де-факто предлагается всей Российской Федерации работать по единой образовательной программе, дифференцированной по третьей специализации. Могу только единственное сказать, что, когда я встречался с представителем Министерства чрезвычайных ситуаций Челябинской области, то мне сказали, что могут предоставить рабочие места не более чем 2-4 специалистам. Я думаю, что в пенитенциарной системе тоже произойдет насыщение. А вот как быть с патопсихологией и психотерапией в одной специализации, не знаю. Я не могу ответить на Ваш вопрос буквально. Я не знаю, кто виноват, но то, что расхлебывать будем все мы, это точно.
А.Н. Алёхин: Виноватых назначим. Пожалуйста, Вячеслав Афанасьевич, о наболевшем…
В.А. Аверин: Я буду по пунктам. Первое – кто работодатель? Мы предполагаем, что наш главный работодатель – это Минздрав, но в перечне медицинских специальностей специальность «медицинский психолог», «клинический психолог» напрочь отсутствует, и она помещена в какой-то третий раздел. Таким образом, нам никто не дает заказа на подготовку медицинских, то бишь клинических, психологов, хотя, по идее, безусловно, именно работодатель доложен определять. Я видел в том проекте стандарта подписи В.Н. Краснова и еще кого-то, с кем якобы был согласован стандарт, как с работодателями. Но вы же понимаете это всё…
А к ответу на вопрос, кто виноват: виновата ярко выраженная бюрократическая система, которая была выстроена за последний год, и ей, извините, безразлично наше общественное мнение, глубоко безразлично. Понимаете? Вот мы 30 ноября совещались, просидели там часов восемь или десять, да? Всё, договорились. Вдруг выясняется, что стандарт утверждён в том виде, в котором он был до того. Но неважно, теперь действительно надо приспосабливаться. Если мы хотим работать здесь, надо приспосабливаться. Если не хотим, надо просто уйти: делайте, что хотите, как хотите, вот и всё! Я других вариантов не вижу.
Мне, например, непонятно содержание модулей. Конечно, с одной стороны, можно пойти по структуре клинической психологии, по её блокам: патопсихология, психотерапия, нейропсихология и так далее, и вот отсюда, тогда, в эти модули набирать дисциплины, которые туда подходят. У меня такие представления, потому что модуль определяется как группа дисциплин, работающих на одну. Ну, в общем-то, так, наверное, можно трактовать, да?
Дальше, очень важная сторона, конечно, это определение дидактических единиц. Вообще, мне кажется, тот стандарт, по которому мы работали, – идеальный стандарт по клинической психологии, почти идеальный. Там можно было чуть-чуть что-то подправить и больше ничего не делать. Если бы мы все на 100% выполняли бы прежний стандарт, у нас были бы блестящие специалисты, мы что, не знаем, кто чего стоит, кто что делает? Отлично все знаем. Реально надо смотреть на вещи. И если бы мы старый стандарт выполняли на 100%, я еще раз подчеркиваю, если бы мы те же самые практикумы реализовали в полном виде, буква в букву, как они там написаны, – отличные бы ребята у нас были. Я уже не говорю о практиках, реальных практиках, реальном преподавании той же самой патопсихологии. Я убеждён, что в большинстве вузов патопсихологию преподают по книжке и ребята больных в глаза не видят. Что, не так что ли? Убежден, что на 70% это так. Если бы я не работал в этой системе, я бы этого не знал и не имел бы права говорить. Так что дидактическая единица – важная сторона, действительно, очень важно определится.
Что касается многозначных связей между компетенциями и дисциплинами, я думаю, здесь эмпирическим путем нужно вычислить. Мы будем делать эти программы и прикидываю. Например, передо мной перечень из 19 культурных компетенций… Непонятно, правда, зачем так много. Причём компетенции философские в общем-то. Как их проверять, я понятия не имею. Как их можно проверить, тем более по тестам? [А.Н. Алёхин: На муляже… [Смех]] Тут на конкретной-то дисциплины сложно сделать тесты. Если делать по типу «да/нет», то кому они нужны? Это бессмыслица, понимаете? Нужно же отдавать себе отчёт, что мы делаем. Так вот, когда перекрёстным путём можно будет сделать, тогда можно будет выделить и связи, и, может быть, тогда и модули выделятся, кстати говоря. Патопсихология вот на эти, а ещё на эти компетенции работает такая-то дисциплина и такая-то. Вот тогда, может быть, модули сформируются. Другого варианта я не вижу. Можно, конечно, так сказать, мыслительно представить себе, но это без эмпирической проверки. Здесь же хоть какая-то эмпирическая верификация будет.
Специализация. Мне непонятно только одно: с одной стороны, в стандарте пишется, что выбор специализации определяется решением Учёного совета ВУЗа, с другой стороны (кстати говоря, в нарушение утвержденного федерального образца стандарта, в котором нет никаких специализаций вообще), специализации уже зафиксированы. Меня интересует, насколько моя формулировка, которую предложил Учёный совет, совпадёт или не совпадёт с зафиксированной в стандарте. И что мне ответить аттестационной комиссии, которая потом приедет и скажет: «Нет, вы не выполнили требования Федерального стандарта, потому что ваша формулировка специализации не совпадает буква в букву с названием, с формулировкой этого стандарта». Понимаете? Тогда, извините, выбросьте из стандарта фразу о том, что Ученый совет принимает решение по определению специализации. И все станет ясно.
Ещё один момент, очень важный для аттестации. В стандарте есть положение: «В соответствии с Европейской конвенцией…. годичная супервизия». Годичная, я подчёркиваю. Давайте переведём ее в кредиты. Даже всех тех кредитов, которые выделены на педагогическую, производственную, учебно-ознакомительную, научно-исследовательскую, ещё там какую-то практику, плюс супервизия – их не хватит. Там 46 кредитов, если не ошибаюсь, на все виды практик, плюс супервизия. Простите меня, это не годичная супервизия, а гораздо меньше. Зачем тогда писать «годичная супервизия»? Опять противоречие, давайте разберёмся, чему должны мы соответствовать, потому что ко мне приедет аттестационная комиссия, и скажет: «Так, у вас должна быть годичная супервизия, ну-ка, покажите мне её», а я её в учебный план не могу вставить, понимаете? Ещё одно противоречие.
Что там ещё? Сертификации. Вообще-то сертификация существует у нас: у нас есть медицинские психологи, второй, первой категории, но не высшей, не знаю, есть ли высшая. Но это же, по сути дела, подтверждение сертификата, но её-то сертификации как таковой нет. Сертификация вообще не предусмотрена, в отличие от любого другого специалиста медицинского профиля. Там-то предполагается сертификация. Либо вид ординатуры, либо сейчас еще интернатура.
Теперь по клиническому мышлению. Это вообще философский вопрос. Сначала надо ответить, что такое клиническое мышление вообще, что понимается под этим? Я в свое время очень заинтересовался этими вещами. Врачи пишут на это бог весть что: у кого-то – это логика и всё, но, простите, логика, вообще говоря, основана на познавательных процессах. И в этом смысле что хирург, что педагог, что землекоп – все опираются лишь на те операции, которые могут быть вообще в наличии, правильно? Нет? Они анализируют, они проводят аналогии, они обобщают, классифицируют, абстрагируются. Другое дело, что, наверное, землекоп в меньшей степени абстрагируется. [смех в аудитории] Я, кстати говоря, занимался этим вопросом, и самое удивительно, что удалось показать, что есть клиническое мышление хирурга и есть мышление терапевта, а ещё есть мышление знаете кого? Преподавателя медико-теоретических дисциплин. При этом, когда я исследовал это, то вывел за скобки ребят, которые окончили факультет биологии, химии и прочие. Я имел в виду только нормальных анатомов, патологоанатомов, патологических физиологов, микробиологов, то есть всех тех, кто в свое время закончили медицинский ВУЗ. То есть на выходе, все они были одинаковы, только потом одни ушли в аспирантуру по патоанатомии, другие ушли в аспирантуру по педиатрии / терапии, а третьи – по хирургии. И оказывается, что мышление их отличается в том смысле, что каждый из них опирается на те или иные познавательные / умственные операции, хотя они и по уровню даже отличаются. А уж что касается клинического мышления психолога, для меня это вообще непонятно. Что с чем соотносить? Давайте ответим сначала на вопрос, что это такое.
Я считаю, что для меня ситуация очень конкретная: ничего не пробить, и мне это стало ясно. Почему отменили заседание 13 апреля? А потому что решение не было готово! То есть заранее предполагается: « коллеги, вы тут обсуждайте что хотите, мы все равно сделаем так, как считаем нужным». Зачем тогда собираться? Что тогда обсуждать? Остается единственный вопрос: либо уходить из этой системы напрочь, либо приспосабливаться к тем обстоятельствам, которые нам предлагаются. Вот и все, и другого варианта я лично не вижу. Когда я задал вопрос о супервизии, по ответу я понял, что это никакая не супервизия, а обыкновенная практика: «мы отправим на рабочие места...». А, простите, кто их примет? Какой главный врач их пустит? Он берет на себя уголовную ответственность. Тем паче если супервизор не сотрудник этой клиники, а приходящий доцент или профессор. Кто их пустит туда? Это на ответственность главного врача. Найдете с ним общий язык – пустит, не найдете – не пустит: все, до свидания! Дальше: в каких больницах вы найдете работающих на соматических отделениях клинических психологов? Только ежели по великому расположению главного врача. Но в основном их там нет! Единственное, где они работают, это учреждения психиатрического и наркологического профиля. Но хватит ли нам наших психиатрических больниц? И опять же, надо договариваться с главными врачами, которые могут захотеть пустить, а могут не захотеть и не пустить. Что, мы не знаем разве, как это делается? Вот и все. И тогда о настоящей супервизии, в полном понимании смыла этого понятия, речи не идет. А речь идет о том, что мы отправим: берите на работу ради бога, даже денег можете не платить, а супервизию мы уж там как-нибудь сделаем. Вот и вся супервизия. Извините...
А.Н. Алехин: Ну что ж, очень интересно. Я не хотел ничего говорить, но навеяло... А мы уже с вами года два ходим вокруг вопроса, который стал апогеем нашего прошлого семинара. И на прошлом выступлении, Михаил Алексеевич, помните, стоял вопрос, как бы определить нам задачи психологии. И даже договорились осенью до создания Ассоциации клинических психологов, чтобы эти вопросы решать, но воз и ныне там.
В эти дни идет конференция «Пограничные психические расстройства и аддикции», и очень понятная ситуация. В городе приказом Минздрава созданы центры здоровья, при многопрофильных больницах созданы реабилитационные центры, и там есть должность медицинского психолога. Я разговариваю с главным врачом, у которого реабилитационный центр, и он мне говорит: «Мы сами интуитивно дошли, что надо больному подробно рассказывать о его состоянии и лечении, и тогда он быстрее восстанавливается. Нам психологи не нужны». В центрах здоровья проблема в том, что где фармакопрепараты – там деньги. И сейчас уже раскручивается фармакологическое лечение курения через допаминэргические структуры. Сегодня слайды такие красивые показывали.
Мне в тех документах, которые нам продемонстрировал Михаил Алексеевич, увиделось законодательное закрепление фактического состояния дел в нашем сообществе. И эта статья, пробежался я глазами, очень понравилась. Работать надо над предметом и содержанием, тогда этот товар можно продавать, потому что если А.Г. Софронов сегодня рассказывает, как никотин вмешивается в метаболизм и какими таблетками надо коррегировать, то это, вроде как, вызывает доверие. А когда высказываются о когнитивно-поведенческой терапии, никто не понимает, о чем идет речь. То есть мы пришли к тому, к чему шли все эти годы.
Красновский Валерий Николаевич (кандидат психологических наук, доцент кафедры психологии Военно-космической академии А.Ф. Можайского): Если позволите, я хотел поддержать коллегу в том плане, что он говорил о модулях. Во-первых, меня удивило то, что наше образование взяло курс на Болонский процесс…
А.Н. Алехин: Я хотел бы вас попросить, коллеги, поскольку время у нас ограничено и поскольку мы специалисты по адаптации, то, присоединяясь к мнению Вячеслава Афанасьевича, исходить из того, что мы будем приспосабливаться под те документы, которые уже изданы. И, собственно, другое дело – как мы будем реализовывать эти замыслы. И я хочу попросить — не надо критиковать общеполитический процесс, мы в нем вообще не участвовали. Если можно, то конкретно по теме наших сегодняшних прений...
В.Н. Красновский: Я хочу сказать, как раз, по модулям. По ним на Западе работают только самые второразрядные университеты, но не ведущие – это первое. Я очень хорошо знаком с такой системой. Она является разрушителем. Второе, по поводу стандарта: я хочу вам напомнить самый первый педагогический труд – это легенда о писце, о министре Месопотамского двора, который описывал, что такое хорошее и плохое обучение и что нужно делать, чтобы обучение было лучше. Я хочу вам напомнить и педагогическое произведение фараона Пиопи, в котором он описывал, почему не нужно стандарта, понимаете? Потому что стандартизированное обучение, особенно в информационном пространстве, является тормозом в работе... Когда я это все прослушал, особенно про структуру, вы знаете, мне стало очень печально. Просто я хотел уточнить ситуацию. А как же выйти? Мне кажется, что надо работать в какой-то другой логике...
А.Н. Алёхин: ...в расщепленной....
В.Н. Красновский: Нет, не в расщепленной.
А.Н. Алехин: В расщепленной. Я когда-то служил, и мы писали планы научно-исследовательских работ и опытных конструкторских разработок на период до 2030 года, а время шло – 1996 год, период развала и смены власти. И сидели, и писали. Так что, и программы напишем...
В.Н. Красновский: Вы знаете что, живя по этим ГОСТам, мы закладываем параноидальное мышление в обществе, поскольку живем по инструкции.
А.Н. Алехин: А Вы предлагаете выйти на демонстрации?
В.Н. Красновский: Нет, не выйти на демонстрации, а дать нормальную реальную критику в этом направлении...
А.Н. Алехин: Давали: в ноябре собрались и дали нормальную критику и переработали и все красным почиркали, и сам я смотрел эти документы. Люди 8 часов сидели. А потом появился ГОСТ в его первом варианте, подписанный 24-м декабря. Но это вообще нонсенс, что люди отрабатывали документы, а появился тот документ, который завалялся в папке.
В.Н. Красновский: Тогда нет никаких вопросов...
А.Н. Алехин: Здесь, я думаю, вот какая проблема, и, если я не прав, пусть меня поправят. Трудно оспаривать такие четко устоявшиеся предметные дисциплины, как, например, радиоэлектронные приборы и оборудование, да? Попробуйте оспорить патологическую анатомию и внести элементы новизны. Дело в том, что мы-то, мне так показалось за годы работы здесь и в других учебных учреждениях, между собой не можем договориться. И, по сути дела, история с ГОСом – это как раз документальная фиксация состояния дел в профессиональном психологическом сообществе. Вот газетенка, я знаю, что эта газетенка пишет только тогда, когда нужно наехать на кого-то конкретно, и тут, видимо, на психологов есть заказ. Кто еще, коллеги, хочет высказаться?... Елена Николаевна, ваше мнение хотелось бы услышать.
Давтян Елена Николаевна (кандидат медицинских наук, доцент кафедры клинической психологии РГПУ им. А.И. Герцена, заведующая дневным стационаром Городского психоневрологического диспансера №7): Вот мы, конечно, пытаемся адаптироваться к среде, но мы знаем, к чему это приводит, я вам как психиатр это говорю. Я не понимаю… Реформа психиатрической службы пока не прошла в городе. Мы писали открытые письма, но результата же нет! Вы видели последнюю концепцию развития? Видели. Мы можем молчать, делать то, что есть, ради бога! Но если каждый из нас обозначит позицию… Я всего лишь клиницист, я всего лишь написала открытое письмо в адрес губернатора и обозначила позицию, что это разрушение службы. Я понимаю, что у всех у нас есть места, что все мы боимся чего-то, я не хочу с политическими лозунгами выступать, но я не вижу другого выхода. Мы выслушали интересный доклад, но, честно говоря, обсуждать нечего и пора домой. О чём дискуссия-то? [А.Н. Алёхин: Хотелось бы услышать, как Вы видите участие клинического психолога в работе психиатрических учреждений…] Как я вижу участие? Бедный человек: его обязанности не определены, он не знает, каким языком выражаться… Он бедный пытается выражаться языком нашим, психиатрическим; не понятно его участие в лечебном процессе, мера его ответственности и так далее и тому подобное. Жалко ребят, им надо помогать. Потому что психиатры без клинических психологов уже не обходятся, честно говоря. Большую роль играют. И здесь масса реальных, живых задач. Ну а мы будем подстраиваться под стандарты. Я просто как практик говорю – задач масса, которые надо решать, но мы делаем вид, что не слышим. Ну, о роли что я ещё могу сказать? Это люди, которые работают с нами, каждый день, бок о бок, постоянно. Ну а мы всё время дискутируем, обсуждаем, устраиваем большие разборы, малые разборы, пытаемся выработать что-то. И они в сложной ситуации сейчас. Я уже не говорю о ребятах-студентах. Действительно, их трудно допустить в клинику, только если ты сам преподаёшь и сам можешь продемонстрировать под личную ответственность, вот так.
В.А. Аверин: Вы сейчас зав. отделением?
Е.Н. Давтян: Я зав. отделением, я преподаю, я, конечно, могу договориться с больными и со всеми. Но во всех остальных случаях они действительно не видят больных. Это немыслимо! Но понятно, что если мне главный врач скажет, что это запрет, то это запрет.
В.А. Аверин: Или потребует платить коммуналку.
Е.Н. Давтян: Совершенно точно, и это ещё одна сложная проблема. Нельзя готовить клинициста, который не видел никогда больного, не работал с больным, у которого есть только теоретические знания. У нас ни психиатров, ни клинических психологов не учат, но клинических психологов, наверное, в большей мере собственно общению непосредственно с больным. Одно дело теоретически знать основы коммуникации, совершенно другое дело – личный контакт. Вот попробуй разговорить больного аутизмом, сколько энергии ты на это затратишь, и как ты будешь выкручиваться и выдумывать. Тем более замотивировать его на выполнение тестов. И это реальные живые задачи. Понимаете, о чём речь? Я все это слушала, ну ужас конечно полный… Реформы пытаемся принять, в школе там программы… Но мы же, вроде как, здравые люди все. Вы извините, ради бога, я, честно говоря, не знаю, что ещё сказать, мне неохота выступать глашатаем. Давайте не так. Каждый из нас может обозначить свою личную гражданскую позицию, или не обозначить – это личное дело каждого. Но, по-моему, ситуация, когда надо это делать. Иначе все развалится. Может, я чего-то не понимаю, извините…
П.Н. Виноградов: Проблема, которую вы обсуждаете, она, с одной стороны, носит специальный характер, с другой стороны, носит характер общий. В марте месяце я присутствовал на совещании УМО по психолого-педагогическому образованию, там присутствовала среди прочих людей госпожа Л.Н. Глебова известная вам, которая выступала и одну из задач, которую она поставила перед УМО, возглавляемое В.В. Рубцовым, – это разработка профессионального стандарта психолога образования. Сейчас многие вопросы, которые мы здесь обсуждаем, они и крутятся вокруг того, кто составляет стандарт образовательный и насколько этот образовательный стандарт соответствует профессиональному стандарту. Беда наша заключается в том, что количество профессий там неизмеримо, сейчас на тысячи идёт, а количество профессиональных стандартов – 50. И поэтому естественно, что разрыв между работодателем и организацией, которая подготавливает специалистов, формирует ряд противоречий. Мы вам готовим товарищей, которых мы можем готовить, а они говорят: «а нам нужны другие». А вы покажите, какие вам нужны. И на что, на какой профессиональный стандарт нужно ориентировать образовательный стандарт. Это важная проблема, и её нужно начинать решать в первую очередь, а затем какие-то вопросы к стандарту, который посвящён подготовке, образованию и так далее. Вот, наверное, так.
А.Н. Алёхин: Так всё-таки сейчас мы реализуем принятый стандарт, как он есть?
П.Н. Виноградов: А куда вы денетесь? То есть, если мы хотим в этом участвовать, мы его реализуем, а если не хотим, то не хотим. Ещё одна модная идея, которая звучит на разных уровнях, – это идея подготовки работодателя: нам нужно образовывать и готовить работодателя. Поэтому, конечно, дебаты будут вестись до того момента, пока профессионалы и работодатель не сформулируют нам профессиональный стандарт специалистов.
А.Н. Алёхин: Спасибо, Павел Николаевич. Кто ещё хотел бы выступить?.. Ну что ж, тогда я предоставляю заключительное слово Михаилу Алексеевичу.
М.А. Беребин: Уважаемые коллеги! Во-первых, я действительно благодарен за то, что вы услышали ту точку зрения, о которой я говорил. Может быть, я в определенной степени заострял те противоречия и краеугольные камни, о которые мы всегда рискуем споткнуться. И я согласен абсолютно с тем, что сказал Вячеслав Афанасьевич: что на сегодняшний момент тот стандарт, который мы реализовывали, был великолепен. Более того, люди, которые принимали участие в подготовке стандарта двухтысячного года знают, что было подготовлено два стандарта под руководством Людвига Иосифовича Вассерман и Бориса Дмитриевича Карвасарского, это был Санкт-Петербургский стандарт, и московский стандарт. Тогда был принят московский вариант. Но очень многие вещи сегодня, например, теория личности в клинической психологии, это было впервые в санкт-петербургском стандарте.
Отбор содержания образования – это сейчас самое главное, самое важное для того, чтобы мы не размыли предметное поле клинической психологии. Необходимо очень чётко определиться, что из старого стандарта мы берём потому, что это незыблемые абсолютно вещи. И лучше, наверное, по фундаментальным позициям патопсихологии, чем Блюма Вольфовна, никто не напишет. Будут какие-то новые дополнительные вещи, открываются новые патопсихологические синдромы, но структурная организация синдрома – это фундаментальное знание. Поэтому, чтобы нам не выплеснуть младенца с водой, нужно фиксировать то, что остается – это основное знание, что привносится – это новое знание, обязательно соответствующее зарубежным тенденциям и наработкам в клинической психологии. А каждый второй психолог за рубежом, по данным Риты Аткинсон, правда, за две тысячи третий год, – это клинический психолог. То есть, из всего многочисленного профессионального сообщества каждый второй специалист в Соединенных Штатах – клинический психолог. И, возвращаясь в новое содержание, конечно, сюда нужно привлекать. Но я боюсь, что если мы пропустим этот этап дидактический, то тогда, конечно, все это сюда хлынет.
Мне бы хотелось просто буквально в плане реплики ответить на то, что я услышал. Вячеслав Афанасьевич, в частности, упомянул о сертификации… На самом деле, аттестация кадров и общественное признание – это важная процедура. Но сертификат в рамках добровольной системы сертификации должен быть законным актом, то есть он должен соответствовать закону о техническом регулировании. Процедура сертификации должна быть утверждена Росстандартом, в том числе и сами контрольные процедуры должны быть утверждены Росстандартом. И документ, который в итоге выдается, должен быть Росстандартовским. Я знаю, что санкт-петербургские коллеги, наши коллеги в области психодиагностики, разработали и утвердили эту систему сертификации. Она им обошлась в большие деньги, но это признанный государством сертификат добровольной сертификации. Но в недобровольную обязательную сертификацию клинические психологи в системе здравоохранения не входят. Может быть и хорошо, что не входят, но создавать такую систему как институт профессионального признания, саморегулирующейся организации клинических психологов, на мой взгляд, надо, но дорого.
В.А. Аверин: Мое замечание касается сертификационной комиссии. Появление сертификата подписано весьма уважаемыми людьми, но сама сертификационная комиссия не имеет к нему никакого отношения.
М.А. Беребин: Всегда же можно использовать все и во благо и во вред... Я бы хотел вернуться к клиническому мышлению. Мы с вами знаем, цитируя гениального и любимого Козьму Пруткова, что «некоторые люди подобны колбасам: чем их начиняют, то они и носят в себе. Всякая человеческая голова подобна желудку – одна переваривает входящую пищу, другая от нее засоряется». Если мы говорим, что количество знаний по экспоненте увеличивается, в том числе профессиональных, то клиническое мышление – это как раз тот самый психологический механизм переработки знания, чтобы не засоряться ни от нового, ни от старого. Другой вопрос, что, наверное, мы до конца не знаем, что это такое и что с этим делать. Но, повторюсь: многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия о них слабы, а потому что эти вещи не входят в круг наших понятий. Если мы будем заниматься клиническим мышлением, мы сможем включить его в круг наших понятий.
Хотел бы еще вернуться к замечаниям Анатолия Николаевича о центрах здоровья и реабилитационных центрах. На самом деле, главные врачи – это тоже функционеры и чиновники, которые говорят: «Вот есть это в документе – я буду это исполнять, по крайней мере у меня есть основания». Мы сталкиваемся иногда с интересными вещами: в штате центра здоровья введены должности медицинских психологов. Подготовкой медицинских психологов в сфере психологии здоровья занимаются врачи, что само по себе нонсенс. В свете, например, итогового доклада Татьяны Алексеевны Голиковой они теперь будут заниматься факторами риска наркотизации и скринингом, тестируя психологическими методами. Это одна сторона. Когда мы говорим о реабилитационных центрах и других медицинских учреждениях, действительно, Федеральный Минздрав очень много уделил внимания разработке порядка оказания медицинской помощи. И в очень многие стандарты – по акушерству и гинекологии, по восстановительной медицине, по острым нарушениям мозгового кровообращения – внесены позиции психологической помощи. Наша задача – заставлять их выполнять этот порядок.
И последнее, по поводу подготовки работодателя. Любопытный случай произошел энное количество лет назад в Челябинской области. У нас была система магистратуры, заочной подготовки, и по клинической психологии в том числе. И одна дама закончила эту подготовку по клинической психологии, по крайней мере она себя считала клиническим психологом. А ее супруг вздумал выдвинуть себя в депутаты Государственной думы Российской Федерации. Она сказала в публичном интервью, прозвучавшем в СМИ, что «мой супруг собирается в Государственную думу, и я, как клинический психолог, намерена ему в этом помочь» [смех в аудитории] Благодарю за внимание.
А.Н. Алехин: Вот, коллеги, чтобы все же на позитивной ноте наше сегодняшнее совещание закончить, я предлагаю хотя бы маленькие очажки консолидации начать создавать уже сейчас. И, поскольку перед всеми стоят задачи формирования и наполнения этих образовательных стандартов, может быть, хотя бы в таком масштабе – Вячеслав Афанасьевич, Михаил Алексеевич, наша кафедра – мы хоть согласуем какие-то дидактические единицы, содержательное наполнение программы, чтобы специальность приобретала предметную ограниченность.
В.А. Аверин: Сейчас нужно думать даже не об этом, а о примерном учебном плане. Я лично решил внедрять ГОС пошагово. Первый курс – это начало работы по новому ГОСу. Я не собираюсь ни второй, ни третий курс переводить на эту программу. Это головная боль, которую неизвестно, как разрешить.
А.Н. Алехин: А вот здесь Павел Николаевич должен сказать.
П.Н. Виноградов: Действительно, этого и не требуется.
В.А. Аверин: Поэтому, с этой точки зрения, когда мы дойдем содержательно до дидактических единиц, я имею в виду специальные дисциплины, потому что в гуманитарном цикле в основном все остается как было. Единственное, что меня раздосадовало, это резкое уменьшение часов и кредитов по естественно-научному блоку. Мы потеряли практически 500 часов. Я считаю, что для медицинского психолога это плохо. Но факт есть факт. Не понятно, что теперь с математикой, ведь ее теперь там нет. Там есть, с одной стороны, статистические методы, с другой стороны – какие-то модели математические, а что это такое, опять же, не очень ясно. А мат.методы перетащили из общепрофессиональных дисциплин в блок естественно-научных дисциплин. Это, конечно, плохо, но что есть, то есть, и приходится приспосабливаться. Пока мы дойдем до спец.дисциплин, это будет начало третьего курса или второй семестр второго курса. Там уже вновь будем обсуждать. Так что у нас есть год.
Исаева Елена Рудольфовна (кандидат психологических наук, доцент, заведующая курсом общей и медицинской психологии СПбГМУ им. акад. И.П. Павлова): Я поддерживаю идею Вячеслава Афанасьевича, что надо консолидироваться и начинать пошагово. У нас есть план открыть факультет психологии с осени… Приказ есть и его надо выполнять. Мы тоже готовы присоединиться к эксперименту и начинать пошагово с первого курса разрабатывать, пробовать, анализировать и чаще собираться. Герценовские, Педиатрическая, наша кафедра – мы всегда можем собираться и обсуждать проблемы организации учебного процесса на рабочих совещаниях. И в трех наших ВУЗах ввести одну программу и потом представить уже готовый продукт. И я полностью поддерживаю идею о консолидации.
А.Н. Алехин:
Спасибо. И в связи с этим предложением я сейчас приглашаю желающим собраться в третьей аудитории для дальнейшего обсуждения.

Вернуться к началу...